Либерализм - [78]

По поводу того, что может скрываться под «другими вещами», псевдолибералы должны еще нас просветить в этом вопросе. Мы много слышим о гуманизме, великодушии, реальной свободе и т. д. Все это прекрасные и благородные чувства, и каждый с готовностью под ними подпишется. Фактически все идеологии под ними подписываются уже сейчас. Любая идеология – не считая самых циничных философских школ – верит в то, что является поборником гуманизма, великодушия и реальной свободы и т. д. Социальные теории отличаются друг от друга не по конечной цели всеобщего человеческого счастья, к которому все они стремятся, а по способу, которым они пытаются эту цель достичь. Отличительной чертой либерализма является то, что он предлагает достичь этого при помощи частной собственности на средства производства.

Но в конце концов, терминологические вопросы имеют второстепенную важность. Значение имеет не название, а то, что им обозначается. Как бы фанатично кто-либо ни был настроен против частной собственности, он все же должен согласиться с тем, что кто-то может быть ее сторонником. И если он с этим соглашается, то у него, разумеется, должно быть какое-то название, чтобы как-то обозначить это направление мысли. Следует спросить тех, кто сегодня называет себя либералами: как они назовут идеологию, которая отстаивает идеологию частной собственности на средства производства? Возможно, они ответят, что желают назвать ее «манчестеризм»[90]. Слово «манчестеризм» первоначально предназначалось для осмеяния и оскорбления. Тем не менее это не препятствовало бы использованию его для обозначения либеральной идеологии, если бы не тот факт, что это выражение до сих пор всегда использовалось для обозначения экономической, а не общей программы либерализма.

В любом случае школа, отстаивающая частную собственность на средства производства, должна иметь право претендовать на то или иное название. Но лучше всего сохранить верность историческому названию. Новая традиция словоупотребления, позволяющая даже протекционистам, социалистам и милитаристам называть себя «либералами», когда им это удобно, приведет только к путанице.

Скорее можно было бы поднять вопрос о том, не следует ли в интересах содействия распространению либеральных идей дать идеологии либерализма новое название, чтобы обойти общее предубеждение против него, особенно в Германии. Это предложение исходит из лучших побуждений, однако совершенно несовместимо с духом либерализма. Подобно тому как либерализм из внутренней необходимости должен воздерживаться от любых хитростей пропаганды и всех неискренних средств завоевания всеобщего признания, которыми пользуются все остальные движения, точно так же он не должен отказываться от старого имени просто потому, что оно непопулярно. Именно потому, что слово «либерал» имеет в Германии бранный оттенок, либерализм должен крепко за него держаться. Не следует облегчать путь к либеральным взглядам, ибо важно не то, что люди сами провозглашают себя либералами, а то, что они становятся либералами и думают и действуют как либералы.

Второе возражение, которое может быть выдвинуто против терминологии, используемой в этой книге, состоит в том, что либерализм и демократия не понимаются здесь как противоположности. Сегодня в Германии «либерализм» часто используется для обозначения доктрины, политическим идеалом которой является конституционная монархия, а «демократия» понимается как доктрина, видящая свой политический идеал в парламентской монархии республики. Этот взгляд даже исторически абсолютно несостоятелен. Именно за парламентскую, а не конституционную монархию боролся либерализм, и его поражение в этом отношении заключалось как раз в том, что в Германской империи и в Австрии можно было добиться только конституционной монархии. Победа антилиберализма состоит в том, что немецкий Рейхстаг был столь слаб, что его правильно, хотя и невежливо, было бы охарактеризовать как «клуб болтунов», а лидер консервативной партии, сказавший, что одного лейтенанта и двенадцати солдат было бы достаточно, чтобы распустить Рейхстаг, был прав.

Либерализм представляет собой более всеобъемлющую концепцию. Он обозначает идеологию, охватывающую всю жизнь общества. Идеология демократии заключает в себе только часть царства общественных взаимоотношений, относящихся к конституции государства. Причина, по которой либерализм должен обязательно требовать демократии в качестве своего политического следствия, показана в первой части этой книги. Доказательство того, почему все антилиберальные движения, включая социализм, должны также быть антидемократическими, – это задача исследования, включающего тщательный анализ характера этих идеологий. Что касается социализма, то я попытался это сделать в своей одноименной книге.

Немцам легко здесь запутаться, ибо они привыкли думать о национал-либералах и социал-демократах. Но национал-либералы с самого начала не были – по крайней мере в вопросах конституционного законодательства – либеральной партией. Они были тем крылом старой либеральной партии, которое заявило, что стоит на позиции «фактов, как они существуют в действительности», то есть признало непоправимым поражение, которое либерализм потерпел в прусском конституционном конфликте от оппонентов «справа» (Бисмарка) и «слева» (последователей Лассаля). Социал-демократы были демократичными лишь до тех пор, пока не стали правящей партией, то есть пока еще не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы подавить своих оппонентов силой. В тот момент, когда они посчитали себя сильнее всех, они провозгласили себя – целесообразность чего в этот момент всегда утверждали их писатели – диктатурой. Только когда вооруженные отряды правых партий нанесли им кровавое поражение, они опять стали демократическими «впредь до дальнейшего уведомления». Их партийные писатели выражают это следующим образом: «В советах социал-демократических партий крыло, высказывающееся за демократию, одержало победу над теми, кто отстаивает диктатуру».