Лгунья - [41]

— По-моему, это все мужчины выдумали, — сказала я. Хотя вовсе этого не думала: вернее, эта идея только что пришла мне в голову, и я её проверяла.

— Мужчины! — воскликнул дядя Ксавьер, будто я каким-то образом задела его честь. — Как так — мужчины? К мужчинам это не имеет никакого отношения. Это все женщины.

Я засмеялась.

— Значит, вы тоже в неё не верите.

Он покачал головой и пожаловался, что я его запутала. Эдак можно до чего угодно договориться, сказал он. Пустые разговоры.

Во дворе замка мы разделились. Он сказал, что пойдет принимать душ. Я вымыла голову, улеглась в прохладную ванну и стала отдирать корки со швов на ногах. Кожа под ними была розовая и неестественно гладкая. Потом я спустилась в сад и поболтала с Селестой — на довольно опасную тему Лондона, города, где я бывала всего дважды. Она хотела поговорить о магазинах.

— Нет, ты должна знать, — настаивала Селеста. — Это совсем рядом с Бонд-стрит. Ты же работаешь где-то там, поблизости. Ты должна знать, как он называется.

— Все так быстро меняется, — туманно ответила я.

— Так где ты покупаешь одежду? — спросила она. — Мне нравится покрой твоей юбки.

Я пыталась вспомнить, что написано на этикетке. Хотя это мне ничего не говорило.

— То там, то сям, — промямлила я.

— В Америке? — глаза её загорелись от восхищения и зависти. — Тебе нравится «Ральф Лорен»?

Я двусмысленно повела плечом, мол, мне все равно. Далее последовал длинный список дизайнеров — по крайней мере, я так поняла, что это дизайнеры — в основном, их имена ничего для меня не значили. Я изобрела систему. Решила восторженно реагировать на тех, чьи имена звучали по-итальянски.

— Знаешь, ты права, — сказала Селеста. — У итальянцев — стиль.

Я пожала плечами, чтобы не зевнуть. Утомили меня все эти прогулки. Я была рада, когда подошло время ужина. Солнце спускалось все ниже. Прожаренная земля остывала. Предвечерние запахи томимых жаждой цветов и грусти вливались в открытые окна. Стало темно и прохладно. Но дядя Ксавьер до сих пор излучал тепло. Он наполнял наши бокалы. Он говорил, смеялся, он с важным видом расхаживал по комнате, проигрывая в лицах победную схватку со своим старинным врагом, с которым встретился нынче утром. Когда мы закончили есть и сидели, переполненные вином и солнцем, слишком уставшие от тяжелой работы (а в моем случае — от счастья), чтобы шевелиться, он принес откуда-то два огромных фолианта в кожаных переплетах, которые положил рядом со мной.

— Фотографии, — сказал он. — Смотри.

Я стала смотреть. Протянула руку, чтобы открыть первый альбом, но дядя Ксавьер не утерпел, так ему хотелось самому все мне показать. Он переворачивал страницы, нетерпеливо пролистывая те, что, по его мнению, не представляли интереса.

— Voila, — сказал он, поймав на лету соскользнувший студийный портрет. — Гляди. Это мы в детстве. Трое старших. Еще до того, как родился Гастон.

Я уставилась на подкрашенный сепией снимок с волнистыми краями. На меня в ответ глядели трое маленьких детей.

— Это твой отец, — сказал дядя Ксавьер, указав на мальчика с самодовольным лицом, стоявшего посередине.

Я перевернула снимок. На обратной стороне была надпись: «Матильда 8, Херве 6, Ксавьер 3».

— А вот здесь, — сказал он, тыкая пальцем в альбом, — здесь твой отец немного постарше.

Это была фотография школьника в штанах, доходивших чуть ли не до подмышек, который, в стиле тех времен, выглядел так, будто он толкает сорокатонную яхту. У него было закрытое, светское лицо. Оно для меня ничего не значило. Надпись внизу гласила: «Херве — 1949». Это было малоинтересно. Мне больше понравилась фотография на противоположной странице.

— Это вы? — спросила я. Я знала, что он, потому что там внизу было сказано: «Ксавьер — juin[83] 1958». Но, очевидно, целью сего предприятия не являлся показ фотографий дяди Ксавьера.

— Нет, нет, не смотри сюда, — сварливо сказал он, перелистывая страницу.

Жалко. Я бы хотела разглядеть его поподробней.

— Вы были очень красивым мальчиком, — сказала я. — Намного красивей моего отца.

Это было правдой в обеих реальностях.

Я прямо чувствовала, как он обрадовался. Как гордится собою.

— А вот, глянь-ка, — сказал он. — Это твоя мать. Видела этот снимок? Тут они как раз только обручились.

Я увидела красивую, испуганную женщину с бледными, взъерошенными волосами в шерстяном костюме моды пятидесятых. Выглядела она совершенно растерянной, как человек, потерявший власть над происходящим. Рядом с ней стоял повзрослевший Херве, засунув руки в карманы и спокойно улыбаясь.

— Он совсем не похож на вас, — сказала я.

— Нет, Херве от всех нас отличался, — сказала Tante Матильда. — Гастон и Ксавьер — одно лицо, а вот Херве был совсем другой. Выше. Тоньше в кости.

Я вспомнила имя Гастон. Крис упоминала своего дядю, с которым она время от времени виделась. Он, возможно, был единственным человеком, который мгновенно раскусил бы, что я — фальшивка. Важно было выяснить, где он сейчас.

— Дядя Гастон…? — начала я. — Он в…? Где он сейчас?

— В море, — сказал дядя Ксавьер.

— В море? — я постаралась, чтобы в голосе не прозвучало удивление. И явное облегчение.

— А вот снова твоя мама, — дядя Ксавьер перевернул следующую страницу. — Это она в Англии.