Лгунья - [22]

– Разве она не самая прекрасная девочка из всех, кто когда-либо жил на свете? – сюсюкает Ханна, как будто я рассмеялась чисто от радости видеть Мию. – Было время, когда она плакала всю ночь. Слава богу, мы это прошли. Да, кстати… – она показывает мне белую коробочку, похожую на дешевый пластмассовый радиоприемник; такой не жалко взять с собой в душ. – Это радионяня. У нас их две, но ваша отличается, потому что я не смогла найти видеомонитор, который доставал бы до вашей комнаты.

– Такой есть у меня в комнате? – с нарастающей паникой спрашиваю я. В голове возникает образ того, как я среди ночи несусь вверх по лестнице к Мии. Затем – снова. И снова. И вот уже рассвет.

– Это только на тот случай, если меня нет дома, – Ханна виновато улыбается. – Когда я дома, вы можете его выключить или убавить звук. В общем, он ваш. Только звук.

Я все еще внутренне киплю, когда она говорит:

– Вот, хотите ее покормить? – И, к моему ужасу, вручает мне Мию. – Садитесь. Я сейчас принесу бутылочку.

Ханна уходит, оставляя нас с Мией вдвоем в кресле. Я еще никогда не держала на руках младенца. Малышка не плачет, что уже хорошо. Поднимаю ее, покачиваю на руках, привыкая к весу, прикидываю, как ее держать, как укладывать в колыбель, чтобы не показать себя полным профаном в этом деле. Тут возвращается Ханна. Она протягивает мне бутылочку. Я бормочу что-то насчет правильной температуры и засовываю соску Мие в рот.

– Вижу, вам уже приходилось этим заниматься. – Не могу определить, язвит она или нет, но мне очень хочется, чтобы на меня перестали пялиться.

– Очаровательная комната.

– Спасибо. Я настояла на том, чтобы ее переделали.

– Как она выглядела прежде?

– Так, дайте-ка вспомнить… На стенах темно-синие с золотом обои и огромная фотография лежащей обнаженной женщины, сделанная со спины; напротив – кровать под малиновым бархатным балдахином и громадная хрустальная люстра.

– И почему вы решили поменять это?

Ханна ломается.

– Можно я оставлю вас на минутку? Мне нужно позвонить.

– Конечно.

Теперь остаемся только мы с Мией. Смотрим друг другу в глаза. Ее глаза гораздо более доверчивые, чем мои. Я поражена тем, какие у нее длинные ресницы, какая тонкая кожа на веках, практически прозрачная, и какая она вся ну просто идеальная. Кожа у нее как фарфор, но только теплее. У меня вдруг мелькает мысль, что маленькие дети подобны чистой доске – они еще не испытывали разочарования; они считают мир счастливым местом, в котором обещания сдерживаются, а сбор вторсырья действительно имеет смысл. Интересно, что станет первым ее разочарованием?.. Очевидно, мать.

Малышка улыбается мне, широко, искренне, излучая счастье, словно говорит: «О, это ты, это просто замечательно», и между нами словно проскакивает электрический разряд, от нее ко мне. У меня перед глазами все расплывается. Когда вернувшаяся Ханна забирает девочку, я непроизвольно обнимаю ее крепче, и миссис Картер приходится приложить силу.

Наконец Ханна представляет меня мистеру Картеру. Мы в его кабинете, просторном помещении с большим столом из красного дерева посредине, книжным шкафом вдоль всей стены и страницами средневековых рукописей в рамках напротив. Это так впечатляет, что я едва не делаю реверанс.

Харви Картер ниже ростом, чем я ожидала. Он крепко пожимает мне руку и говорит, что рад видеть меня у себя дома. Сообщает, что работает в юридической фирме и очень занят.

– Вы почти не будете меня видеть, – говорит он.

Его контора где-то в центре, и Харви часто задерживается допоздна. Время от времени он на несколько дней отлучается в свой лондонский офис. Ханна с гордостью добавляет, что ее муж – один из основателей фирмы, и Харви игриво отмахивается от нее.

Он производит впечатление хорошего человека: у него большое, открытое, дружелюбное лицо, и когда он смотрит на жену, оно сияет. Представляю себе, какое лицо у него будет, когда он поймет, что его использовали, – когда Ханна за закуской из черной икры объявит, что ничего не получилось и она уходит; когда он получит требование на десятки миллионов долларов от ее очень дорогого, очень пронырливого адвоката, специалиста по разводам; когда он случайно наткнется на обложку глянцевого журнала и увидит свою бывшую жену, загорающую на борту яхты, где ей сосет пальцы на ногах какой-нибудь загорелый жеребец, и осознает, что это он заплатил за все, в том числе и за жеребца.

Я чувствую поднимающуюся в нем волну ярости и мысленно телеграфирую, что все будет в порядке, что до этого дело не дойдет. Потому что у меня есть совесть. Я расправлюсь с Ханной до того, как она успеет ему навредить. Потому что, хотя мы и будем снимать домашнее видео, Харви и я, я их ни за что не использую. Они нужны мне исключительно в качестве рычага, только и всего. Я человек не злой и ни за что не сделаю больно невиновному. Это я также мысленно телеграфирую Харви, стоя перед ним, – скромная, милая и краснеющая от застенчивости. Подозреваю, это как раз то, что ему нравится.

Глава 12

Сегодня мое первое утро на работе, и будильник срабатывает в шесть тридцать. Я отключаю его и снова засыпаю, поскольку Ханна сказала, что сегодня они сами приготовят себе завтрак, и какая разница, если я встану в семь часов, в восемь или в девять? Но затем она стучит мне в дверь.