Лгунья - [20]

Однако отец был талантлив – по крайней мере мы так считали, – и его инвестиционная фирма росла и крепла. Мы были богатыми. По любым меркам. Именно поэтому Ханна и выбрала нас.

Она вернулась домой, к своей убогой жизни в Канаде, и рассказала своим родителям, что мой отец каждый вечер приходил к ней в комнату и делал с ней разные вещи. Она добавила, что не могла пожаловаться моей матери, потому что он ее запугал.

Я нисколько не сомневаюсь, что Ханна Уилсон пришла к нам, уже имея готовый план. Она искала богатую семью и нашла ее. Она рассчитывала, что мои родители не захотят огласки и быстро замнут дело, заплатив ей кругленькую сумму. Самый обыкновенный, пусть и впечатляющий своей простотой шантаж.

Моя мать не поверила ни единому слову. Мысль о том, что мой тихий, добрый очкарик отец способен сделать то, что, по утверждениям Ханны, он с ней сделал, даже не рассматривалась, и после первоначального шока, вызванного предательством, мать снова стала собой и перешла в наступление. Она так радушно приняла эту девицу, и вот как та отплатила? Мать твердо стояла на том, что Петерсены не пойдут ни на какую сделку.

– Мы очистим свое доброе имя! – гремела она.

И мои родители нанесли ответный удар. Мощный. Они обвинили Ханну в том, что та охотилась за их деньгами. Учитывая ее требование компенсации в размере десяти миллионов долларов, это соответствовало истине. Ханна вернулась в Нью-Йорк в сопровождении своих родителей, составлять исковые заявления и прошения. Они выглядели так нелепо, все трое, в своих лучших воскресных нарядах, с недоумением и растерянностью на лицах, словно у них не было никакого желания находиться здесь, словно не они все это устроили… К этому времени пресса работала по полной. Моего отца представили чудовищем, а Ханна стала наивной девушкой, неопытностью которой подло воспользовались. Мои родители в ответ обвиняли ее в том, что она – охотница за деньгами, что она даже вовлекла в эту аферу своих родителей, с виду людей порядочных.

Вся беда заключалась в том, что Ханна хорошо подала себя в суде. Она была молодой. Не красивой, но достаточно привлекательной, что, вероятно, было еще лучше. Она все время выглядела напуганной. Даже в своем юном возрасте я видела, что Ханна мастерски создает о себе такое впечатление, что всем хочется ее защищать.

И тогда вмешалась я. Я сказала матери, что когда встретилась с Ханной в тот день, то сказала ей что-то вроде того, что мы еще увидимся до ее отъезда, а она ответила, что вряд ли. Что она не собирается задерживаться здесь надолго. Я спросила у нее, почему, а она подмигнула и шепнула: «Я уже получила то, что хотела. Я возвращаюсь домой и скоро стану очень богатой».

Я сказала, что даже не поняла смысл ее слов, но не стала ни о чем спрашивать. С какой стати? Мне не было до нее никакого дела; я хотела только поскорее вернуться в летний лагерь.

То, что мне поверили, многое говорит о том, в какой стрессовой ситуации оказались мама с папой. Они тотчас же связались со своим адвокатом, и общественное мнение начало склоняться в нашу пользу. Помогло и то, что мои родители были щедрыми меценатами, жертвовавшими как на политику, так и на культуру. Пресса даже вспомнила, что как-то на Рождество моя мать вызвалась раздавать бесплатный суп бездомным.

Папа устроил пресс-конференцию с участием всех нас, напротив здания суда, где он только что подал встречный иск. Он говорил слова, смысл которых я не понимала: «злонамеренное судебное преследование», «недобросовестное правопритязание» и «процессуальные злоупотребления»… Я кивала головой с умным видом. Мы были добрыми и великодушными по отношению к Ханне, но столкнулись с заранее спланированной махинацией, попыткой шантажа в связи с потенциальным скандалом, к которому мы не имели никакого отношения, умело осуществленной молодой девушкой сомнительной репутации. Под «сомнительной репутацией» подразумевалось то, что давным-давно Ханну вместе с ее школьной подругой поймали за кражей двух тюбиков помады из магазина. Какой-то дотошный журналист раскопал эту историю и представил ее так, будто Ханна была членом преступной группировки.

Но затем мой отец неожиданно умолк. Когда я обернулась, он показался мне потерявшимся во времени. Я никогда не забуду выражение ужаса у него на лице, когда он повернулся к моей матери, застонал и схватился за грудь. Не успели мы опомниться, как отец упал на бетонные ступени. Дальше я помню только крики и свою мать, держащую его голову у себя на коленях. К тому времени как подоспела «Скорая помощь», он уже был мертв.

Это стало концом дела «Уилсон против Петерсена». Газеты напечатали нелицеприятные фото Ханны под заголовками, кричащими: «убийца!» и «мошенница!». Она убила выдающегося гражданина, человека, который так много отдал своей семье, церкви и городским беднякам. Какое-то время общественность справедливо требовала голову Ханны. Они говорили, что такое не должно оставаться без последствий. Но к этому времени все трое, Ханна и ее родители, уже вернулись в Канаду – к своей мелочной дерьмовой жизни на ферме.

Конец? Нет. У зла много щупалец, и оно еще не закончило с нами.