Лейтенант Шмидт - [25]

И кто знает, может быть именно России суждено повести цивилизованный мир к социализму? Да, конечно, именно России с ее огромным запасом нетронутых сил, которые только, начали приходить в движение. Если бы объединить и направить эти силы…

А пока действие этих сил лишило Шмидта переписки с Зинаидой Ивановной. Забастовка!

Господи, неужели надолго? Забастовка на Кавказе, например, продолжалась две недели.

Не в силах оторваться от общения с любимой, Шмидт продолжал писать ей. 11 октября он писал ей в шесть часов утра, потом в два часа дня, в семь вечера. Писал о том, как она нужна ему в эти дни, о пакостях Витте, о том, что ее тактика отказа от встречи жестока и грешна.

Он послал Федора отправить Зинаиде Ивановне в Киев ящик винограда. Федор вернулся домой с виноградом и сообщил, что отправка грузов и пассажиров прекращена.

Шмидт писал каждый день, и кипа неотосланных писем быстро росла. 15 октября он отправил в Киев телеграмму: «Мы отрезаны друг от друга. Поглощен общей работой. Не забывайте меня, будьте со мною в эти грозные дни».

В Киеве в эти часы было тревожно, как и в других российских городах. По городу разъезжали казачьи патрули и, увидев толпу, не задумываясь пускали в ход нагайки. По городу шли обыски и аресты.

К зданию университета не подойти: окружено войсками. Жандармы разгоняли студенческие собрания.

Том Лассаля в ярко-красном переплете уже лежал на столе у Зинаиды Ивановны, но отправить его не удавалось: почта не работала. Не было и писем из Севастополя.

Получив телеграмму, Зинаида Ивановна ответила: «Работайте, сочувствую, я около вас, будьте осторожны, лишиться вас для меня несчастье. Зинаида».

Она уже начинала приходить к мысли, что противиться приезду Шмидта и жестоко и, пожалуй, бессмысленно. Но теперь, это не зависело от нее.

Телеграмма Зинаиды Ивановны окрылила Шмидта. В Севастополе он был новичком, но его хорошо знали в Одессе моряки торгового флота, — многие из них прошли под его командованием не одну тысячу миль. И он начал писать одесским морякам, вкладывая в письма весь свой ум, всю страсть, убеждения, и сам с удивлением замечал, что важность момента вызывает слова необычайной силы.

Он призывал матросов торгового флота примкнуть к забастовке. Письма пришлось отправлять всякими оказиями, но они дошли. Кто учтет, какова была их роль? Но пароходное движение остановилось.

На Соборную, 14, то и дело прибегали реалисты и гимназисты. Они тоже волновались. В учебных заведениях были свои тираны. Жестокость и чиновничья сухость директора гимназии Ветнека славились на весь Севастополь. Но Петр Петрович видел суть дела не только в жестоком обращении с детьми. Эти чиновники в мундирах преподавателей делали все, чтобы превратить учащихся в идиотов и сыщиков.

Он ласково пожимал руки депутатам от учащихся, которые приходили к нему домой, и обещал вмешаться. В письме к учащимся старших классов Шмидт призывал к самоотверженной борьбе. «Мы, родители, сами обязаны стоять в рядах людей, готовых отдать жизнь свою за освобождение измученной России, и мы не можем, мы не имеем права скрывать от вас это. Бывают минуты в жизни народов, когда каждый должен отказаться от всех своих личных интересов и привязанностей, забыть свою личную жизнь и твердо идти к одной, общей для всех великой неотложной цели, идти до конца». «Стремление юности встать в ряды освободительной армии можно только приветствовать».

На улицах Севастополя необычное оживление. Сердца людей полны неясной тревоги и надежды, все чего-то ждут. В такие часы не сидится дома, людей тянет друг к другу, и они выходят на улицы.

Начальство усилило наряды полиции и выслало на улицы казачьи патрули. Но осмелевших севастопольцев это, казалось, ничуть не смущало.

Изменился облик центральных улиц и бульваров. Раньше здесь преобладали щегольские черные с золотом кителя морских офицеров и роскошные дамские туалеты, а теперь они растворились в массе дешевых пиджаков, косовороток и темно-синих матросских фланелевок, и по тому, как эти косоворотки и фланелевки двигались по Екатерининской, по Нахимовскому проспекту и Приморскому бульвару, чувствовалось, что происходит что-то необычное.

На площадях и перекрестках, сталкиваясь, собирались толпы людей, и потом никто не мог сказать, как возник митинг на Екатерининской улице. В какой-то миг толпа сгустилась и обратила внимание на музей Севастопольской обороны, на крыльце которого появился морской офицер с большим открытым лбом и призывным взглядом добрых глаз. В согнутой, как на молитве, левой руке он держал фуражку.

Он говорил о значении великой всероссийской забастовки. Это поднялся народ во всей своей могучей силе, требуя улучшения своего положения, требуя прав. Исход великой забастовки может быть только один. Родина, Россия будет освобождена. Она не может не быть освобождена.

Хотя эти простые слова давно созрели в сердце каждого, они прозвучали смело, потому что сказаны были вслух, открыто, в царской России, на улице, прямо перед дворцом Чухнина. И самое поразительное, что исходили они от офицера. В толпе немногие знали Шмидта, и слова «лейтенант Шмидт» передавались из уст в уста, вызывая восторг и удивление.