Полковой партийный народ стал собираться в штабном классе тактики. По первому вопросу – претворять в жизнь решения какого-то очередного партийного форума, по второму – клевать начпрода за плохую работу и личное пьянство с дебошем.
Жара, пот, вонь, на стенах – плакаты с образцами вражеских вооружений.
«На учете… какие предложения… кто «за»… президиум… списком… докладчик просит… слово имеет… приступаем ко второму вопросу… заслушать товарища Самсонова… как докатился до такой жизни… люди недовольны пищей… пьянствуете, разбили окно… что скажете в оправдание?..» Василий, еще в училище вступивший в партию, как вступают в совершеннолетие, вышел вперед, сказал: «Товарищи!», побледнел и запнулся. И многие стали его жалеть, даже один член рабочего президиума.
– Не хочу оправдываться, – стал оправдываться Самсонов, – но я шесть раз колонну гонял в Союз на окружные склады. Может, кто был – знает. Там женщина, как мукой припудренная, и туркмен – замначальника мне еще ни разу без волокиты ничего не дали. Я прошу: отпустите там зелени, овощей и прочее по заявке. А она мне – привезешь дубленку, и никаких проблем. Я в другой раз к этому туркмену – замначальника: мясная тушенка нужна, мол, картошка… А он мне – привези магнитофон-двухкассетник, я тебе, мол, не только все дам, но даже сам загружу со своими ребятами. Что я должен, ходить по полку побираться, на вшивую дубленку и двухкассетник деньги собирать у офицеров? – отстрочил Василий пулеметом и снова запнулся.
Тишина, терзаемая изредка оконными мухами, ползла над потными головами.
– Вот сучары, – прошептал кто-то так, что все услышали.
– Я там щас кому-то пошепчу! – вытянул шею замполит.
– А че, правильно, – стал задираться зампотех третьего батальона почти лысый майор Ползиков. – Кому война, а кому мать родна.
Начпрод разрумянился, смотрел в угол, собирал мысли в кучу. Длинная и худая паганелевская фигура простреливалась десятками пар глаз.
– Я уже говорил командиру разведроты, – снова включился обвиняемый Василий. – Зачем захваченное у «духов» добро – магнитофоны там, шмотки – сдавать непонятно куда или сжигать, как после майского рейда? Отдайте мне, я на склады отвезу в Союз, и с продуктами не будет проблем.
В трех местах класса хихикнули. Секретарь парткома из президиума поглядел на каменные челюсти командира полка, постучал ручкой по столу и сдвинул брови:
– Тише, товарищи! Не на базаре!
Командир разведроты рявкнул начпроду через головы сидящих впереди:
– Может, тебе еще и пленных сдавать?!
– Ты бы этим кладовщикам, сынок, вместо дубленок по паре гранат в задницу воткнул, – опять высказался главный технарь третьего батальона майор Ползиков.
– Матвеич, шо за разговоры?! – снова скрутил шею замполит полка.
– А че, правильно, – вспыхнул Матвеич. – Крысы тыловые! Сидят там, морды наели, воруют тоннами, а мы говном давимся!
Командир полка оглянулся с первого ряда. Секретарь парткома вскочил и металлическим голосом оглушил Матвеича:
– Товарищ Ползиков! Видимо, следующее персональное дело будет ваше. Не в первый раз вы грубо ведете себя на собрании. А собрание, между прочим, – это школа воспитания.
Это уже касалось всех. Собрание притихло, буравя мыслью партийную формулу о собрании. Забытый на минуту Самсонов смотрел в угол. Пунцовые щеки блестели от пота. Мысли спотыкались одна об другую.
Встал заместитель командира по тылу, бывший ротный, польстившийся когда-то на прелести тыловой службы, майор Кабисов – мускулистый, коротконогий, – твердо посмотрел на рабочий президиум с секретарем парткома посередине и кашлянул:
– Товарищи, тут есть и моя вина как непосредственного начальника. Он парень молодой, неопытный. Может, где-то упустил я, недоглядел. Нужно помочь ему встать на ноги, вносить свой вклад… Во многих случаях это недоработка не его лично и даже не моя, а всего нашего коллектива…
– Ты-то сам лучше, что ли? – шептался в углу Матвеич с командиром разведроты, имея в виду Кабисова. – Тесто для хлеба второй год в бетономешалке крутят, никак пекарню не привезут. Холодильников нет, мясо тухнет, консервы взрываются от жары… Вот, блин, Рассея! При Сталине небось первым под расстрел пошел бы. Вот тогда и был бы порядок…
Секретарь парткома ледяным взглядом заморозил шептунов. Замполит опять оглянулся и вытянул шею.
– Почему пьете, почему дебоширите, товарищ Самсонов? – подал, наконец, голос Зыков, уставший от говорильни и всего этого собрания.
Его вопросом как бы закончилась первая часть персонального дела и как бы началась вторая.
– Я вообще-то не пью и в тот день пьяным оказался случайно, – оправдывался Васька под смешки публики. – Просто такое у меня получилось душевное состояние.
– Ваше душевное состояние полбарака видело, – пальнул с места замполит полка. – И слышало. Своими вазонами чуть модуль вдребезги не разнес. Думали, обстрел начался…
Наматывали начпродовы жилы на командирский палец заранее подготовленные выступающие, топтались по грешной душе Василия, вытирали об него ноги…
– В общем, напился до свинского состояния, учинил дебош, потерял облик офицера-коммуниста, – заканчивал разборки секретарь парткома. – Предлагаю «строгий выговор с занесением в учетную карточку», а также ходатайствовать перед вышестоящим командованием о переводе на должность с меньшим объемом работы.
