Лейли и Меджнун - [37]
Этот периликий равнодушен ныне к опозоренной Лейли.
Физули, скажи - то равнодушье, ты предполагаешь - почему?
Сказал Меджнун: "О идол периликий,
Не жги ты щепку с ревностью великой!
Один твой образ поднял столп огня,
С тобою слиться сил нет у меня.
И зеркало ланит - пусть в нем услада
Ко мне, молю я, приближать не надо.
В пылинке, у которой жизни нет,
От зеркала не вспыхнет яркий свет.
Когда еще не гаснул светоч ока,
От взоров убежала ты жестоко.
Теперь, когда я к слепоте привык,
Зачем стоит передо мной твой лик?
С тобой мы цепью связаны любовной,
Друзьями стали мы не суесловно.
Но я отныне внешним не влеком,
С томленьем этим больше не знаком.
Душа пленяется лицом любимой,
Но нет уже души, огнем палимой.
Меня душа покинула давно,
Другой души судьбою не дано ...
Теперь, Лейли, душой моей ты стала,
И кровью и огнем очей ты стала.
Ты ближе стала мне, чем был я сам.
Ты вся во мне. Кому тебя отдам?
Ты сущностью моею стала зримой.
Во мне есть место только для любимой.
Твой свет во мне горит святым огнем,
Вся жизнь моя отныне только в нем.
Я стал тобой, теперь мне это ясно,
Коль ты Лейли, то кто же я, несчастный?
И если я с тобой един вполне,
То истина повелевает мне
Считать, что я твоей души хранитель
И для тебя бессменная обитель . . .
Когда был первый камень заложен,
Я малым был учеником времен,
Тебе во власть они меня вручили
И тем меня абджеду научили.
Но совершенным стал я с бегом лет,
А совершенным нужен ли абджед?
Когда обучен я любви начаткам,
Осталось повторять лишь по тетрадкам.
Своим позором я известен всем.
Тебе на этот путь вставать зачем?
Ты под фатою разума укройся,
Пусть я приму позор, ты - успокойся.
"Меджнун" - ведь стало именем моим.
Ведь я один на свете одержим.
А ты себя не подвергай нападкам
И не учись моим дурным повадкам.
Лишь я - Меджнун, любимая моя,
Меджнунства удостоен только я!
Себе желать моей судьбы - напрасно.
В Меджнуна превратиться ты не властна!
Когда тебе сжимает жалость грудь,
То избери себе смиренья путь.
Всегда ты укрывайся за фатою.
Всегда ты одевайся той фатою.
Не солнце ты, так не являйся всем,
Пусть лик твой для других пребудет нем.
Твои поступки, о кумир прекрасный,
Все обо мне свидетельствуют ясно.
Я на стезе любовной - тонкий прах,
Я славен чистотой во всех краях.
О, пожалей меня - прошу, недужный,
Уста клеветников питать не нужно.
Когда любовь в мою вселилась грудь,
Я потерял навеки чести путь.
Ты честь оберегай, о дорогая,
Всечасно разум свой оберегая".
И, указав Лейли благую цель,
Он произнес чудесную газель:
Если душа не стремится к слиянью,
образ единый ее утешает,
Ибо влюбленный любимую только
в сердце живущею воображает, -
Знайте: никто порицание злое
бросить любви настоящей не смеет.
Внешний же облик красы преходящей
правдолюбивых мужей не прельщает.
Тот, кто стремится в любви к совершенству,
видимой тот красоты не взыскует.
Несовершенным влюбленным ты будешь,
если лишь облик тебя восхищает.
Признак невежества - если влюбленный
внешней красе воздает поклоненье.
Бренному телу, что скоро погибнет, -
мудрый души своей цвет не вручает.
Если любимого в сердце мы держим,
он не мелькает у нас пред глазами;
Верьте: любовь не меняет обитель,
если себя одному посвящает.
Сердца скрижаль да пребудет свободной
от отпечатка красы его внешней,
Единобожец страницу рассудка
изображением не украшает.
Истинный муж свою верность любимой
видимым образам в жертву отдаст ли?
Изображение внешнее правды
жемчугом истины кто величает?
Чтущие сущность не могут склониться
к тем, кто лишь чувственным образам предан
Коль Физули верит внешности, значит, -
к сущности взора он не обращает.
Лейли сказала: "Муж с душой святою,
Приблизившийся к богу чистотою!
Теперь тебе скажу я, не тая:
Тебя хотела лишь проверить я,
И совершенство мне твое понятно . . .
Такое состоянье благодатно!
Хвала тебе, ты беспримерно чист,
Как прах, горящий в солнце, ты лучист.
Достиг ты, вижу, удовлетворенья -
В душе достиг стремлений утоленья.
Я думала, любовь твоя - обман,
Я видела в твоих делах изъян,
Но мне сказал владыка небосвода:
Слияние слилось с твоей природой.
Мне в горе счастие доставил ты,
И от забот меня избавил ты.
Беспечной я была, самовлюбленной,
Невежеством глубоким опьяненной.
О красоте заботилась кудрей,
О родинке заботилась своей.
Я думала: к слиянью ты стремишься
И по кудрям моим давно томишься.
Теперь блаженство вижу я твое
И совершенство вижу я твое!
Ланиты, кудри, что чернее ночи,
И эту родинку и эти очи
Не для себя всю жизнь я берегла, -
Я, сердце обжигающий, ждала,
Что взглянешь ты на них и, хоть украдкой,
Дашь мне, усталой, миг покоя краткий.
Ты жажду сможешь утолить свою,
Я в грудь твою бальзам добра пролью.
Но на меня ты не бросаешь взгляда, -
Тогда какая в красоте отрада?
В ларце телесном перл-душа горит,
Кого она блаженством подарит?
Я все рассыпать пред тобой хотела,
Отдать душевный жемчуг свой хотела.
Познать слиянье сладкое с тобой.
Навек с разлукою проститься злой.
Но если смысла нет в желанье этом,
Зачем себя позорить перед светом?
Заветов верности не зачеркнуть,
Но все ж небытия мной избран путь.
«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.