Лейла, снег и Людмила - [46]

У Максима Николаевича появилось ощущение, что эта чуждая ему игра принимает серьезный оборот, и он приподнялся, отодвигаясь от соседки, боясь, что она останется сидеть рядом, и оправдываясь тем, будто хочет дотянуться до блюда с салатом. Она с радостью взялась сама накладывать ему салат в тарелку.

– Сидите, Наталья Михайловна, – он настойчиво обращался к ней на «вы» и по имени-отчеству. Такое обращение увеличивало расстояние между ними и внушало безопасность, в которой он особенно нуждался. – Сидите и не беспокойтесь. Я справлюсь сам.

Ему хотелось, чтобы соседка находилась как можно дальше от него. Но Наталья наполнила тарелку, затем направилась к магнитофону, который заняла у Люды, включила музыку и подошла к Максиму Николаевичу, приглашая на танец.

Предложение застало его врасплох. Мысль о танце совсем не приходила ему в голову, и воображение не выручило его и не подсказало ни одной спасительной мысли. Он пробормотал что-то невнятное:

– Не знаю, что и сказать вам, но я…

Она прервала его:

– Не говори ничего, лучше пойдем потанцуем. Я уверена, что ты уже давно не танцевал.

– Но я не танцую! Не танцую вообще, никогда!

– Это очень плохо. Человеку иногда нужно танцевать. Ну, давай, Максим! Тебе не кажется, что это некрасиво, чтобы дама стояла с протянутой рукой, а ты отказывался?

В конце концов, он нехотя подчинился и стал танцевать, чувствуя себя рыбой, пойманной в сеть. Наташа была близка к тому, чтобы завладеть им силой своего тела и перекрыть все ходы к отступлению, в то время как он старательно делал вид, словно не понимает смысла ее приставаний. Он отодвинулся, как бы сделав непроизвольное движение, извиняясь, будто проявил бестактность.

В полутьме, скрывавшей детали, он тонул в собственном поту, стараясь не утонуть во мраке комнаты, где ее тело растягивалось во всех направлениях и пыталось завладеть им.

Максим Николаевич вернулся на свое место и опорожнил рюмку, чувствуя, что подвергается сильнейшей осаде и не может вести себя по собственному желанию, а подчиняется воле другого человека. Это означало, что он не принадлежал самому себе, а значит, – не был свободен. Он вскочил. Несвободен! Эта мысль неожиданно открыла ему глаза на горькую истину: он несвободен не только перед бедной женщиной, но и перед всеми, и, возможно, никогда в жизни не был хозяином самому себе. Как не был им и сейчас! Наталья может заполучить его и завладеть им не только благодаря своей ловкости, а по причине его собст венного бессилия, зависимости и податливости, которые он демонстрировал под лозунгом «играть роль дурака», не представляя себе границ этой роли и тех уступок, на которые ему в итоге придется пойти. Эта роль не более чем прикрытие, за которым он прячет свое ужасное безволие.

– Что с тобой? – спросила Наталья удивленно.

– У меня болит печень. Врач запретил мне употреблять спиртное.

Максим Николаевич не знал, как ему удалось придумать эту ложь, но обрадовался ей до такой степени, что готов был в самом деле испытать боль, лишь бы вырваться из осады.

– Я поищу тебе лекарство.

– Не стоит, у меня есть. Я выпью его и прилягу. Извините, мне нужно идти, – сказал он и поспешно убежал к себе в комнату.

Ему удалось застать ее врасплох и скрыться внезапно. А дела шли так хорошо! «Почему?» – с горечью и удивлением спрашивала она себя, стоя у стола, одинокая и растерянная. Она снова налила себе водки и выпила. «Он врет, ничего у него не болит! – пробормотала Наталья, ставя рюмку на стол. – Но почему?»

Это «почему?» с каждой выпитой рюмкой сверлило ей мозг все больше и больше.

Часа через полтора Наталья вдруг заметила, как он вышел и направился в туалет. Она вскочила и, как человек, заранее готовый к подобному повороту событий, схватила бутылку водки, обе рюмки и качающейся походкой прошла в его комнату. Села на кровать и за те считанные минуты, пока сосед отсутствовал, выпила подряд несколько порций водки, после которых у нее улетучились последние остатки сознания и возможность воспринимать окружающий мир.

Наташа решила идти до победного конца. Ей казалось, что это решающая битва, последний вызов, который она бросала жизни, и она была готова умереть за победу в этом сражении. Потому что отказ Максима Николаевича представлял не столько отказ одного человека, сколько отказ всей жизни – почему ее все время отвергают, оставляют, бросают? Это ужасно несправедливо!

Когда Максим Николаевич вышел из туалета и увидел ее на его кровати, он застыл в дверях. И не нашел ничего другого, кроме как броситься назад в туалет и запереть за собой дверь.

Это был еще один публичный отказ – другого объяснения его поступку она не нашла. Тогда Наталья встала и пошла пьяными шагами, уносившими ее то влево, то вправо, пока не остановилась у входа в туалет. Постучала в дверь и спросила заплетающимся языком:

– Скажи, что ты там делаешь? Ты застрял там?

Не услышав ответа, снова постучала:

– Почему ты не выходишь? Я же все это сделала ради тебя. Ты думаешь, у меня сегодня день рождения? Нет, он не сегодня. Я просто хотела пригласить тебя на ужин. А ты не понимаешь или, может быть, не хочешь понимать. Прошу тебя, ну, умоляю, выходи, и ты не пожалеешь. Открой дверь, и мы проведем эту ночь вместе. Хотя бы эту ночь!