Лейла. По ту сторону Босфора - [116]

В османском обществе ветреные жены не были частым явлением, но они все же существовали. Незаконные связи не являлись уделом европеек. Что касается сладострастных мечтаний, вдохновленных случайным прохожим во время прогулки, то мало кто из османских дам мог этого избежать. Ничего не ведая о сердечных пристрастиях свекрови, Лейла подозревала, что и та была небезразлична к наслаждению.

— Не будьте ко мне слишком строги, Ханым Эфенди.

Сострадание, рожденное общей бедой, побудило Гюльбахар наклониться и похлопать невестку по руке.

— Чего ты от меня хочешь? Я не люблю, когда меня покидают, — взволнованно призналась она. — Ты готовишься переехать к своей кузине Зейнеп?

Лейла кивнула. Гюльбахар сделала глубокую затяжку, глядя в потолок, прищурилась и сказала:

— Эта женщина плохо на тебя повлияла. Не зря я не доверяла людям, подобным ей. Все эти причудливые идеи, которые она вбила тебе в голову… Разве раньше ты не была счастлива?

— Не уверена… Я позволила событиям увлечь себя, не задумываясь о том, как могу повлиять на судьбу. Мир меняется. Почему турчанки должны оставаться неизменными?

— Тогда танцуй, дорогая! — с иронией воскликнула Гюльбахар. — Говорят, что у нас скоро будет избирательное право, будто это решение всех проблем. Глупости! Для тебя и меня, моих подруг — допустим… Но вон для тех девочек? — добавила она, указывая на служанок. — Кто их направит? Да что уж там, они будут делать то, что я им скажу. Что касается меня, то, боюсь, будущее может разочаровать, но меня уже не будет на этой земле, да и к лучшему! А теперь иди, малышка! Подозреваю, что ты очень спешишь. Ты живешь в своей эпохе.

Лейла поклонилась и вышла. Она немного успокоилась. В новом обществе Гюльбахар-ханым будет направлять свой корабль наперекор стихиям и останется неутомимым стражем традиций, обреченных на исчезновение. Она будет последней из серайлис[62], укрывшейся в роскошном уединении стамбульского конака, безразличной к эфемерной моде и неистовому миру, который больше никогда не будет императорским.

Помятый чемодан был полон книг и документов. Она не пользовалась им со дня свадьбы. На некоторое время Лейла окунулась в воспоминания, но затем продолжила приводить в порядок вещи, прихватила и школьные документы сына. Селим нашел слова, чтобы успокоить ребенка перед отъездом матери, тогда как Лейла стояла молча, терзаемая мыслью, что может причинить ему боль. В свои двенадцать лет Ахмет принимал многие вещи спокойно.

Лейла нажала на медную кнопку письменного инкрустированного стола, и открылся секретный ящик. Она вытащила письма Ханса. Лейла стала размышлять, где же сможет найти любимого, но кузина подсказала обратиться в департамент исследований музея. Им сообщили, что немецкий ученый уже несколько недель находится в городе.

Лейла развернула последнее письмо, полученное вчера вечером, и пробежалась взглядом по строчкам.

… Любовь моя, если я и не дал о себе знать с момента своего приезда в Стамбул, то только потому, что не желал тебе докучать. Прежде всего мне нужно было прояснить свое будущее. Теперь я знаю, каким может быть мое место в Турции, и судьба моя проясняется с каждым днем. Надеюсь, ты простишь мое долгое молчание. Новость, которую ты мне сообщила, делает меня счастливейшим из мужчин…

Она улыбнулась. Они решили встретиться днем у Зейнеп. От одной этой мысли у нее все сжалось внутри. Не проходило и дня, чтобы она не думала о нем. После развода ее сердце любило свободно, тогда как раньше тень супружеской измены, маска лжи и притворства наносили ей глубокую рану. Она упрекала себя за то, что так долго испытывала чувства Ханса, оценивала жертву, на которую он пойдет, и благодарила его за терпение. Теперь у них было будущее, и она благословляла Всемогущего за Его милости. Доверившись себе, Лейла уходила к любимому мужчине. Свободной женщиной. Совершенно открыто.

Ханс ожидал в гостиной Пера Палас, где жил Берндт Эгер, один из выдающихся членов Немецкого восточного общества, основанной в Берлине ассоциации, задачей которой была пропаганда археологических исследований в странах Востока. Именно это общество финансировало первые раскопки в Хаттуше перед началом Великой войны. Ханс надеялся, что амбициозные планы осуществятся, как только в Лозанне удачно завершатся переговоры.

— Вы как рыба в воде в этой кемалистской Турции, — заметил его собеседник.

Берндт Эгер, в элегантном костюме, с густыми шикарными усами, был воплощением великих времен Германской империи. Он не отказался ни от стоячего воротничка, ни от своих научных интересов.

— Я вырос на этих землях. Чувствую себя здесь как дома, — согласился Ханс, поставив чашку кофе. — Я всегда знал, что мое место именно здесь.

— Поздравляю вас, дорогой друг. В наше время чертовски приятно знать, куда идешь. Будущее Германии кажется мне все более мрачным. Если я правильно понял, мы еще не скоро будем иметь возможность присутствовать на ваших блестящих лекциях?

— Не в ближайшем будущем, — кивнул Ханс, польщенный комплиментом. — Но я планирую наведаться в Берлин, когда будет окончена реставрация хеттских сфинксов.

Эгер затянулся сигарой.