Левый фланг - [34]

— Утром опять будет туман, здесь по утрам много не навоюешь!

Однако Строев не согласился: надо получше подготовиться к атаке, за ночь подвезти боеприпасы, выдвинуть пушки и полковые минометы в боевые порядки пехоты, а потом уже ударить всеми силами.

Они сидели в сырой землянке, под жиденьким, символическим накатом из липовых жердей, и, расстелив на дощатом самодельном топчане рабочие карты, обсуждали все детали боя, который надо выиграть во что бы то ни стало. Борис Лебедев не вмешивался в их разговор.

— Ладно, пора ужинать, и на боковую, — заключил Строев. — Уже поздно… Что это у тебя? — спросил он Лебедева, заметив, как тот, укладывая карту в полевую сумку, вынул оттуда книжку, тщательно завернутую в газету. — Что за роман? Ну-ка, ну-ка!

— Пожалуйста, товарищ полковник, — Борис с явной неохотой подал ему свою, видимо, заветную ношу.

Это был журнал «Война и революция». Фамилия редактора, бывшего начальника фрунзенской академии, известная всей армии, была старательно, по-ученически вымарана цветным карандашом.

— Зачем ты это носишь? — тихо спросил Строев.

Борис виновато опустил свои стрельчатые девичьи ресницы.

И Строев принялся не спеша листать журнал, оставив Лебедева в покое. Но вот он ниже склонил голову, точно не поверил самому себе, и широкая довольная улыбка расплылась по его лицу, смягчая излом брови, наискосок рассеченной памятным осколком. Пробежав несколько абзацев на одной из серединных страниц журнала, он с доброй пытливостью заглянул в светлые ребячьи глаза Бориса: ну совсем еще школьник с этим острым подбородком и пухлыми «молочными» губами.

— Вот оно как бывает в жизни, майор, — обратился он к Бахышу. — Мы тут с тобой спорим, когда лучше контратаковать противника — вечером или утром, и не Догадываемся, что среди нас находится автор статьи «Контрудар», опубликованной еще до начала Отечественной войны. Вот какой у тебя начальник артиллерии!

Мамедов коротко блеснул жемчугом зубов.

— Статья эта, верно, не для нас, грешных, она рассчитана на крупных военачальников, на генералов.

— Пожалуйста, не смейтесь надо мной, товарищ полковник, — сказал вконец смутившийся Борис.

— Вот-те раз! Я и не смеюсь.

— Разрешите мне, товарищ полковник, отлучиться? Меня ждет командир приданого дивизиона.

— Иди, иди. А журнал оставь пока, я почитаю на сон грядущий. И не бойся, никому не дам.

Когда он вышел, Строев сказал Мамедову:

— Береги парня, Бахыш, парень с головой. Он тут в своей статье так запросто орудует цитатами из Клаузевица и прочих военных авторитетов, что позавидуешь. А сколько ему было тогда? Постой, постой… Сейчас ему двадцать шесть? Вот видишь… Ну, а тогда было, значит, восемнадцать. Возраст пионервожатого, а какая осведомленность в вопросах оперативного искусства! Ну, конечно, с нашей высоты тут, верно, обнаружишь и кое-какие наивные вещи, так ведь все мы до войны были немножечко наивными. Но журнал-то редактировал очень знающий человек, который не стал бы печатать всякий детский лепет, тем паче на такую ответственную тему. Зело, зело он удивил меня, этот твой начарт.

— Дадите почитать?

— Обязательно, Бахыш. Только уговор: ни гу-гу! Я же дал слово автору, — заговорщицки подмигнул Иван Григорьевич.

Лебедев обошел огневые позиции противотанкового дивизиона, который все эти дни поддерживал бондаревский полк, и остался доволен выбором новых позиций. В первой батарее пушечные расчеты были заняты ужином, только наводчик сержант Тишин все еще копался у своего орудия, — он любил заранее, с вечера, подготовиться к завтрашнему бою.

— Ну, как воюем, Микола? — весело спросил его Лебедев.

— Да плохо воюем, товарищ капитан.

— Что так?

— Стреляем из пушек по воробьям.

— Что, соскучился по танкам? Не тужи, немецких танков на наш век хватит!..

Лебедев с любопытством приглядывался к нему в серой полутьме. Тишин, устало опираясь на черенок лопаты, смотрел не на капитана, а в сторону противника, который усиленно освещал свой передний край ракетами. Когда очередная ракета взмывала к ночному небу, грузно нависшему над Балканами, отсвет белого льдистого огня скользил по небритому лицу сержанта, высвечивая капельки пота на висках.

— Уморился?

— Есть немного.

— Кончай работу, иди в землянку отдыхать.

— Сейчас пойду, товарищ капитан… Как думаете, товарищ капитан, скоро мы отсюда?

— Из Югославии?

— Да. Поближе бы к самой Германии. Воюем, воюем, а все на славянской земле.

— Разве плохо, среди братьев-славян?

— Дело не в том, что плохо. Стреляешь, стреляешь, а сам думаешь, что все это придется чинить своим же людям.

— Ничего, сержант, немцам тоже надо будет капитально ремонтировать свой райх, — сказал Борис и пошел на полковой НП.

Всякий раз, когда кто-нибудь говорил о том, что пора бы и двигаться дальше, настроение у него портилось: ему очень не хотелось бы уходить из Сербии, где живет его Неделька. Вот и сейчас он поспешил закончить этот разговор с сержантом Тишиным, хотя уважал наводчика за спокойную, непоказную храбрость. Тишин был из тех бойцов, которые пополнили дивизию после ее выхода к Днепру. Тогда их в шутку называли «чернорубашечниками»: призванные в армию полевыми военкоматами в только что освобожденных селах Левобережной Украины, новобранцы первые дни воевали во всем гражданском, пока не подвезли из тыла обмундирование. Борис Лебедев познакомился с Тишиным во время глубокого преследования противника, отступавшего уже к Днестру, и познакомился в тот день, когда Микола неожиданно встретился с бедой. Они целый месяц шли по весеннему бездорожью, — ноги не вытянешь из чернозема. Немцы все побросали, да и они тоже. Дивизионная артиллерия отстала, лишь несколько легких противотанковых орудий с трудом тащили за собой новые виллисы. И вот, в одном селе за Южным Бугом, оставленном противником без боя, Микола узнал среди повешенных свою сестру Оксану. Он припал к ней, трудно глотая жесткие мужские слезы. Его мать с отцом умерли еще до войны, он вырос под крылом Оксаны, которая даже отказалась выйти замуж ради юного братишки. В сорок третьем дивчину увезли в Германию, но по дороге на чужбину она сбежала и долго скиталась по деревням Правобережной Украины. Совсем немного не дожила до встречи с братом, что по воле судьбы солдатской шел прямо к ней, в это далекое село на Кировоградщине. Ее похоронили на самом гребне бесконечно длинной и глубокой балки, по дну которой тянулась в обе стороны белая снизка таких же сел… С той поры Микола Тишин не поет украинских задумчивых песен, никому не пишет писем. Воюет серьезно, строго, попусту не лезет под огонь, но и от огня не бегает. Кому-кому, а уж такому парню надо бы непременно заглянуть в Германию. Однако та же солдатская судьба повела его дальше кружным путем через Балканы…