Лев Толстой — провидец, педагог, проповедник - [15]

И, казалось бы, забытое на целое столетие учение Толстого становится востребованным, спасительным ходом в эпоху бездуховности и нравственной деградации.

Религиозно-нравственное учение Л. Н. Толстого как «наука жизни»

…Что я такое, какое отношение мое, моей отдельной жизни ко всему бесконечному миру; и… как мне сообразно с этим моим отношением к миру жить, что делать и чего не делать.

Л. Н. Толстой

…Главнейшая есть наука о том, как жить, делая как можно меньше зла и как можно больше добра.

Л. Н. Толстой

Разум открывает человеку смысл и значение его жизни.

Л. Н. Толстой

Создавая религиозно-нравственное учение, Толстой думал о «науке жизни», — это прямое свидетельство создания учения о жизни человека. Категория «жизнь» в этих размышлениях основная, ее он противопоставляет существовавшим учениям о жизни человека, никакого отношения к этой жизни не имеющим. У Толстого категория «жизнь» — это духовное бытие человека, требующее в исследованиях нового научного подхода.

Замысел рождался и реализовывался между двумя постоянными доминантами сознания писателя: наука жизни должна противостоять секуляризации сознания, позитивизму и естественнонаучному формату психологии, исключавшему из своего состава смысловые, духовные, нравственные вопросы, с одной стороны, а с другой стороны — вобрать в себя огромный творческий, развивающий потенциал христианства и расширить свой предмет смысловыми аспектами жизни человека, связанными с религией.

Высказывания Толстого о предмете науки жизни не оставляют сомнений в таком понимании. Толстой следующим образом характеризует основы науки, коих, по его разумению, три: «…первая — учение о своем „я“, отделенном от Всего, т. е. учение о душе, вторая — учение о том, что такое то Все, от чего человеческое „я“ сознает себя отделенным, т. е. учение о Боге, и третья — учение о том, каково должно быть отношение „я“ к тому Всему, от чего оно отделено, т. е. учение о нравственности»[52].

Толстой считает, что без этих знаний — о душе, Боге и нравственности — не может быть разумного знания, науки. Он неоднократно подчеркивал, что наука о смысле жизни и нравственном поведении представляет собой собрание знаний, которые не могут сами собой открыться человеку и им надо учиться так же, как им в свое время учился весь род человеческий. Согласно Толстому, надо знать, как должны для их истинного блага жить люди в соответствии со всеми главными условиями жизни.

Толстой таким образом четко выделял педагогическую составляющую своих взглядов, как основу любой проповеднической деятельности.

Обратимся к анализу основных нравственно-религиозных трактатов Толстого.

«Исповедь» История написания

Первым произведением, отразившим диалог Толстого с «ложной» позитивистской наукой и христианством, явилась «Исповедь», которая знаменовала выход писателя из глубокого духовного кризиса, из переживания утраты смысла жизни — своеобразного экзистенциального вакуума. Собственно, описание духовного кризиса и выход из него и стали содержанием «Исповеди». Она была написана в 1881 г. и отдана для публикации редактору журнала «Русская мысль» С. А. Юрьеву в начале апреля 1882 г. Интересен факт подготовки редакцией введения, в котором говорилось о «великом значении» сочинения Толстого для учителей веры, которые ясно могут «уразуметь от него свою задачу, каким запросам и каким нравственным требованиям должны они удовлетворять»[53].

Толстой рассказывает читателям в конце книги о глубоко метафоричном сне, в котором ему приснилось, что он лежит на спине на постели и ему ни хорошо, ни дурно. Но когда он задумывается, как и на чем он лежит, то оказывается, что лежит он на плетеных веревочных помочах, прикрепленных к краям кровати. Как только он отталкивает одну из помочей, пошевелив ногами, так выскальзывает из-под голени другая помоча, и ноги свешиваются. Как только Толстой делает движение всем телом, чтобы справиться с ситуацией, выскальзывают другие помочи, весь низ тела спускается и висит, ноги не достают земли. И автор спрашивает себя о том, что прежде не приходило в голову: «Я спрашиваю себя: где я и на чем я лежу? И начинаю оглядываться и прежде всего гляжу вниз, туда, куда свисло мое тело и куда, я чувствую, что должен упасть сейчас. Я гляжу вниз и не верю своим глазам. […] …Я на такой высоте, какую я не мог никогда вообразить себе»[54]. Толстой описывает свое состояние, состояние человека, рискующего упасть в бездонную пропасть, от ужаса скользящего все ниже и ниже, — еще мгновение, и он может сорваться и упасть.

Возникает вопрос: что же делать? Вверху бездна неба, и стараясь забыть о бездне внизу, автор смотрит вверх и действительно забывает об опасности. «Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня. …Я смотрю только вверх, и страх мой проходит. […] …Всем телом своим испытываю ту точку опоры, на которой я держусь. […] …Мне представляется тот механизм, посредством которого я держусь, очень естественным, понятным и несомненным, несмотря на то что наяву этот механизм не имеет никакого смысла. […] Оказывается, что в головах у меня стоит столб, и твердость этого столба не подлежит никакому сомнению, несмотря на то что стоять этому тонкому столбу не на чем. Потом от столба проведена петля как-то очень хитро и вместе просто, и если лежишь на этой петле серединой тела и смотришь вверх, то даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, и я был рад и спокоен. И как будто кто-то мне говорит: смотри же, запомни. И я проснулся»