Лев правосудия - [77]

Стук моего сердца постепенно выравнивался, пульс Транкова по-прежнему зашкаливал. Я чувствовала его губы на моем плече и прикосновение влажных ресниц к шее. К счастью, он больше не дрожал, так что я рискнула открыть глаза. Взгляд Транкова был по-собачьи печальным, и он казался особенно молодым. Не помню, чтобы в материалах ЦКП упоминалась его дата рождения: я бы ее не пропустила, это входит в мои профессиональные умения.

Хотелось пить. Я протянула руку и отхлебнула остывшего чая. Транков уткнулся лицом в мою грудь. В комнате было тепло, но красноватый свет создавал впечатление, будто мы в некоем прохладном аду.

— Все нормально? — пробормотал Транков и крепко обнял меня.

— Да. Только немного потери жидкости, — ответила я легко и скинула его с себя.

Потом встала и с чашкой направилась к раковине выпить воды. Принесла воды Транкову и уселась на диване рядом.

— Хочешь?

Он вцепился в кружку и стал жадно пить. Презерватив почти соскользнул, и это выглядело смешно. Гинтаре, как говорил Давид, нарочно порвала презерватив, и Рик не проверил надежность «резинок» в своем кармане. А они оказались никуда не годны, но я узнала о своей беременности только после того, как месячные не пришли второй раз. Сначала я думала, что перебои с месячными случились из-за больших физических нагрузок в академии, хотя прежде со мной такого не бывало. Но потом моя грудь начала набухать, любимая пицца с салями — вызывать тошноту, и пришлось пойти к врачу. К счастью, я успела вовремя. Когда врач спросил о моих намерениях, я не колебалась ни мгновения. Аборт сделали при первой возможности, и я пропустила всего два учебных дня. Рику я даже не рассказала, что случилось, хотя видела его еще пару раз на вечеринках у Мари: он принадлежал к ее окружению. После аборта мне поставили спираль, но я не полагалась на нее полностью.

Я никогда не думала о том ребенке, не хотела воображать этот комок, который из меня вынули. Это был единственный вариант. Если в американских новостях показывали митинги противников аборта, я старалась не обращать внимания. Эти идиоты вообще не представляют, о чем идет речь.

Только сейчас я как следует рассмотрела тело Транкова, которое раньше только чувствовала рядом с собой. Его можно было назвать худым, но не следовало недооценивать его физические возможности: в плечах и руках ощущалась сила, живот был плоским как доска. Он занимается каким-то видом спорта? Я помнила, как в Бромарве отправила его в нокаут одним ударом, но тогда сработал эффект неожиданности. Еще раз это едва ли получится.

— Ты останешься на ночь? Нужно поработать над картиной, а потом мы могли бы поужинать. Куда-то ехать будет поздновато.

Я ответила согласием и пошла в туалет умываться. Было так тепло, что не хотелось одеваться, к тому же окна были зашторены. Транков, напротив, оделся и смущенно мне улыбнулся, когда я снова приняла позу принцессы рысей. Теперь он работал очень медленно и вдумчиво, иногда останавливался и подолгу смотрел на меня, но взгляд его был взглядом художника, а не любовника.

За ланчем я поела как следует, но после еще одного часа позирования вновь ощутила голод. Многие мужчины удивлялись, как сильно я хочу есть после секса. Это кажется неромантичным, но я всегда отвечаю, что спортсмены ведь едят после тренировок, чтобы восстановить силы. К тому же зрелище того, как я жадно поглощаю бифштекс с кровью, помогало мне избавиться от некоторых типов, с которыми я не хотела больше встречаться. Однако на Транкова это вряд ли подействует, да и прощаться с ним еще рано.

— Юрий, а сколько тебе лет, собственно? — спросила я, когда он в очередной раз надолго задумался.

— Это имеет значение? — Синие глаза подозрительно сверкнули.

— В общем, нет. Но ты довольно много знаешь обо мне, и будет справедливо, если сам расскажешь хотя бы такую малость.

— Мне двадцать шесть. Но я неплохо знаю жизнь, — заявил Транков и казался при этом еще моложе своих лет.

Разница в возрасте между нами оказалась меньше десяти лет, а значит, можно было ею пренебречь.

Наконец он опустил кисть и вытер пот со лба. Я повела плечами: пока мы занимались любовью, в какой-то момент я приняла вес нас обоих на предплечье, так что вскоре мускулы заболят.

— Готово? — Я направилась к своей одежде.

Пока я гораздо больше хотела есть, чем заниматься сексом.

— Твоего участия, пожалуй, больше не требуется, а я потом еще немного отшлифую.

— Можно посмотреть? — спросила я, одевшись.

Транков развел руками, словно говорил: почему нет?

— Но помни две вещи: она еще не вполне готова, и я не стремился нарисовать в точности твой портрет. Скорее я хотел отразить на холсте твою душу, насколько это возможно.

Сама я охотнее позволила бы Транкову рисовать мое лицо, чем душу, да и не верила, что ему удастся ее уловить. По большому счету, я и сама-то себя не знала. Подойдя, я увидела, что Транков нарисовал в волосах женщины пятнышки вроде тех, что на шкуре рыси, а вокруг глаз провел черные и белые линии. Правда, кисточек на ушах не было. В этой картине действительно была я; не знаю, велика ли ее художественная ценность, но меня пробрала дрожь. На холсте отразилась частица моей души, и я не могла ее оттуда забрать.