Лев правосудия - [75]

С собой я везла принадлежности для ночлега и «глок». Еще я прихватила оружие менее заметное, чем пистолет, но тоже смертоносное: несколько кусочков высушенной бледной поганки. Уже пару лет эти грибы ездили со мной через таможни многих стран, и ни разу никто не заподозрил в них смертельную отраву. Опасными считали строчки и белые мухоморы, но бледную поганку мало кто замечает. Я сама не знала, для кого ее припасла и не была ли она для меня таким же последним средством, как ампула с цианидом для нацистов. Впрочем, самоубийство с помощью бледной поганки — не лучший вариант, потому что умирать придется очень долго.

У ворот позвонила Транкову, чтобы открыл: незачем ему знать, что в прошлый раз я подсмотрела код. Через мгновение створки раздвинулись и снова закрылись сразу же, как только я въехала во двор. Несмотря на то что шла лишь середина ноября, вилла Сюрьянена сияла почти рождественской иллюминацией: светодиодные гирлянды висели на деревьях, обрамляли водостоки и окна. Только здание студии оставалось темным. Я поставила фургон на стоянку, в это же время Транков пришел и открыл студию. Внутри опять повторилась знакомая церемония поцелуев в щеку, что вовсе не вызвало у меня отвращения. В помещении со времени моего прошлого визита появился двуспальный диван-кровать и круглый стол. Чучело рыси, к счастью, исчезло, картины были сложены в стопку у стены, на виду оставалась только та, что на мольберте, неоконченная. Я подошла посмотреть. Транков последовал за мной и встал так близко, что я почувствовала его запах и тепло тела.

Рысь стала выглядеть более живой, чем прежде. На заднем плане над вершинами гор появилось заходящее солнце, которое окрашивало ее шерсть в золотисто-желтый цвет. На переднем плане под изображением женщины и рыси теперь струился водный поток. Не знаю, где Транков взял этот пейзаж, возможно, выдумал.

Фигура женщины, обвитая по бедрам цветочной гирляндой, была еще не окончена. Цвет лепестков перекликался с пятнами на рысьей шкуре, зеленая листва словно трепетала на ветру, сильные босые ноги женщины стояли на мху. Казалось, человек и животное только что бежали вместе и остановились передохнуть; одна рука женщины была вскинута словно в приветствии, вторая лежала на голове зверя. Верхняя часть фигуры и лицо нуждались в доработке.

— Я отказался от мысли нарисовать у лесной принцессы длинные волосы: пусть они будут той же длины, что и шерсть рыси. В общем, как у тебя. Ты можешь опять раздеться? Здесь вроде бы тепло. Мне нужна только верхняя половина тела, но делай, как тебе удобнее.

Голос Транкова звучал без всякой игривости. Я сняла пиджак, шерстяную рубашку и футболку. Когда-то в минуту слабости я купила себе в аэропорту такую же футболку с рысью, какую отвезла Давиду в Испанию; сегодня я надела ее, потому что она больше ничего для меня не значила.

Транков поставил меня в ту же позу, что и в прошлый раз, но уже без погибшей под колесами рыси.

— Где моя партнерша? — спросила я. — Разве она больше не требуется?

— Я думал, она тебе не нравится, раз она мертвая, — с растерянным видом отозвался художник. — И отдал ее в один ресторан.

— Это верно, она мне не нравилась. И рысь на картине уже готова. Но мне нужно опираться на что-то, чтобы поза была естественной.

Транков отыскал табуретку, отрегулировал ее до нужной высоты и подставил под мою руку. От его прикосновения у меня по коже побежали мурашки и отвердели соски. Если Транков это и заметил, то никак не отреагировал. Вместо этого он зажег весь свет в студии, потом начал уменьшать его, регулируя расположение ламп с помощью пульта, пробовал разные варианты. Он выглядел сосредоточенным на работе профессионалом, и я, которая всегда восхищалась знающими свое дело людьми, уже почти забыла, в каких обстоятельствах повстречала этого человека впервые. Пришлось напомнить себе об этом.

— Тебя все устраивает? Не холодно? Или хочется пить? — спросил Транков, наладив освещение.

— Все о’кей.

— Тогда можем начать. Помни: ты настороже. Враги поблизости, вы слышите за спиной лай собак, но не боитесь их. Вы умнее.

Удивительным образом то, как Транков ставил мне творческую задачу, вызвало в памяти поучения Майка Вирту. Я не рискнула представить, что сказал бы Майк, увидев меня в этой ситуации. Вместо этого я подумала о Фриде. Несколько раз мне приходилось видеть, как она ведет себя, чуя поблизости собак: глаза расширяются, шерсть поднимается дыбом, короткий хвост начинает качаться, как у сердитой кошки. Я впустила Фриду в себя, увидела берег полуострова Хевосенперсет и острова напротив, почувствовала запах нагретой скалы и мягкий мох под ногами.

Транков иногда поглядывал на меня, но видел только живописные образы. Смешивая краски, он откидывал несуществующую прядь волос со лба, из-за чего там оставались коричневые пятнышки. Порой он водил кистью медленно и сосредоточенно, потом вдруг начинал быстро наносить один мазок за другим, почти бил кистью по холсту. Краем глаза я приметила какое-то движение на берегу. Ярко освещенная комната со стеклянной стеной была как аквариум, снаружи легко можно было следить за происходящим внутри. Мне не слишком нравилась мысль, что Уско Сюрьянен болтается во дворе, разглядывая мои сиськи, но я была готова заплатить эту цену, чтобы узнать, каким образом его фирма надеется захватить землю, предназначенную под зону отдыха, и какое отношение к этому имеет Давид.