Лев и Екатерина - [8]

Екатерина Дмитриевна продержалась на своем посту еще месяца три, после чего была отправлена в отставку без объяснения причин и, конечно, с переводом на другую работу, как это обычно делалось в то гуманное время. Она кинулась к высокому покровителю, воспользовавшись единственный раз - телефоном, записанным на бумажном квадратике. Покровитель поднял трубку сам, она назвалась. "А что случилось?" Она объяснила. "Так в чем проблема? На другую работу? Ну и хорошо. Работу время от времени надо менять, продлевает жизнь, японские ученые установили. Так что давай. Успеха".

Не надо было звонить. Она уже не управляла своими поступками. Первый раз в жизни.

Лев Яковлевич, вернувшись от приятеля, застал дома необычную картину. Катя лежала в темноте, не зажигая света, и голоса не подала. "Ты где? - переспросил он. - Катя! Что с тобой? Заболела?"

Он уже знал обо всем, накануне проговорили весь вечер, пришли к выводу: вот и хорошо! что ни делается, все к лучшему! подальше от этой публики, от этого ежедневного вранья! ну их всех в задницу, если на то пошло!.. Вот в таком роде - и Катя не возражала, даже повеселела в конце концов: в задницу их всех!

Так что же сегодня? "Катя, ты где?" Ни звука в ответ. "Спит?" - подумал он. В голову пришло худшее, он отбросил эту мысль. "Катя!"

Тут позвонили в дверь. Пришла дочь Света с мужем Колей: "Чо это у вас тут происходит?" Вот оно что: значит, Света уже в курсе. Катя вызвала Свету. Так все серьезно. Лев в который раз мог убедиться в своем легкомыслии. Вот оно что, оказывается: для нее это трагедия. А он-то думал...

Зажгли свет. Катя была жива и не спала.

"Ну чо, чо, мама? Чо там у тебя?" - торопила Света. Она, при своем красном дипломе, говорила все-таки "чо" и "ездиют", как будто род продолжался от бабушки к Свете, обойдя стороной нынешнюю Екатерину Дмитриевну.

Света и Коля спешили куда-то на день рождения, оставили в прихожей неуместные цветы. "Ну, мать! - говорила бодрым голосом Света. - Ну, подумаешь! Сняли тебя! Всех когда-нибудь снимают рано или поздно, а то ты не знала!" - и глядела вопросительно на Льва: мол, то или не то я говорю?

Екатерина Дмитриевна слегка оживилась: "Это ты верно. Всех когда-нибудь".

"Побудешь дома! Что, нет? Ну, не дома, так опять же - на руководящую, так они не оставят. А лучше, я считаю, дома. Дать отдых себе. Неужели не прожин вете?" - и снова на Льва Яковлевича: так или не так?

Нежности у них приняты не были. Света приобняла и потормошила мать, и они с Колей отправились по своему маршруту, чуть не забыв цветы...

А уж затем, после их ухода, с Катей сделалась истерика. "Это все ты! - услышал Лев. - Твои друзья!" Плечи ее вздрагивали, по лицу текли слезы. "Почему ж мои? Не мои, а наши!" - осторожно возражал Лев, хотя зачем уж было возражать. "Твои! Ваша вшивая интеллигенция! Простой человек такого не допустит!" Ничего подобного он от нее раньше не слышал. "Простой человек и похуже допускает!" - не оставался в долгу Лев - и напрасно: она не помнила себя. Глаза ее набухли от слез, голос дрожал, он вдруг увидел, что она постарела, увидел все сразу: морщинки у глаз, и побелевшие пряди светлых волос у висков, и две поперечные складки гармошкой над верхней губой. Волна нежности поднялась в нем, он стал целовать ее мокрые глаза, волосы. Она вырвалась с воплем, он почувствовал боль - расцарапала ему щеку; потом, словно образумившись, затихла, обмякла, больше ничему не сопротивляясь, будь как будет, а он все держал ее, боялся отпустить...

8

Через несколько лет после описываемых событий карьера Екатерины Дмитриевны, казалось бы, навсегда прервавшаяся, вдруг неожиданно возобновилась. Кто мог предвидеть, что все вокруг будет меняться, да еще с такой быстротой. Прежняя эпоха была безоговорочно осуждена, ее фавориты развенчаны, заслуги поставлены под сомнение, а провинности и наказания, наоборот, в заслугу. Зачлось и Екатерине Дмитриевне. Кто-то вовремя упомянул ее как человека, пострадавшего при бывшем руководстве; вспомнили об опальном художнике, которого она брала под защиту, за что, как водилось в то время, сама оказалась в опале. Одним словом, Екатерину Дмитриевну призвали вновь в партийные органы, теперь уже взявшие либеральное направление, где как раз такой человек был нужен.

Что касается самого художника, то имя его замелькало в прессе, появился вскоре и он сам, встречен был с помпой, как европейская знаменитость. Разумеется, никому не пришло бы в голову упрекнуть его сейчас за тот не совсем стандартный, впрочем, и не новый способ, каким он в свое время перемахнул за рубеж, хотя, казалось бы, власть и законы оставались пока еще те же, и коллеги, осуждавшие его тогда на собраниях, тоже все на своих местах. На одной из встреч в Доме художника сам Вася со смаком рассказывал историю с колбасой в холодильнике, и все дружно смеялись - деталь, в самом деле забавная. С кем-то из старых знакомых вспоминали прошлое, Вася вспомнил о Леве - как он там, жив ли? Вопрос не праздный, поскольку и поумирали люди за это время...

К началу эпохи перемен Екатерина Дмитриевна работала директором техникума, успев до этого побывать еще на нескольких должностях, но нигде не задержавшись. Теперь ее позвали в высокое учреждение на Старой площади, на должность, правда, более скромную, чем когда-то, не с двумя шоферами, а с одним, и без собственной приемной, и все же вспомнили и позвали. Работа оказалась непыльной, что же касается благ, то их сократили везде - как раз начиналась знаменитая борьба с привилегиями.