Лев - [37]

— Люди называют Гомп.

— О’кей, Гомп. Шестьдесят баксов.

— У меня нет машины.

— У вас две сотни машин. Выберите одну, — продолжал убеждать я. — Вы можете дослушать игру по радио.

Гомп оглядел меня — шелковую рубашку и остальное — и решил, что я человек, которому можно доверять, или же мафия.

— О’кей. Но мы должны ехать быстро.

Я бросил на конторку три двадцатки, и он быстро их подхватил, потом выбрал ключ с панели, сказав:

— Этот парень не использовал машину два месяца.

Через несколько минут я сидел на пассажирском сиденье «лексуса» новой модели, а Гомп выруливал из гаража.

— Иногда я делаю это для стариков, — признался он. — Эй, что вы там делаете?

— Ботинки завязываю.

Продолжая прятаться за приборным щитком, я почувствовал, как мы свернули на Семьдесят вторую улицу. Когда мы остановились на светофоре на Третьей авеню, я посмотрел в боковое зеркало и не увидел ни одной машины.

— Вы живете в нашем доме? — спросил Гомп.

— Нет. Я живу на Восточной Восемьдесят четвертой, — ответил я и протянул ему руку. — Том Уолш.

— Рад познакомиться, Том. — Гомп пожал мне руку.

Зажегся зеленый, и он покатил по Семьдесят второй, включив по радио игру «Метс».

— Вы за «Метс» болеете или за «Янки»?

— За «Метс», — соврал я.

Гомп представлял собой прямо-таки олицетворение старого Нью-Йорка — акцент и все такое, и я вздохнул по былым дням.

На углу Лексингтон и Шестьдесят восьмой улицы я сказал:

— Выйду здесь.

Он прижал машину к тротуару:

— Когда надо будет еще куда-нибудь ехать, Том, найдете меня в гараже.

— Спасибо. Может быть, завтра. К урологу.

Я вышел из машины и спустился по лестнице на станцию метро «Лексингтон-авеню». Сверившись со схемой метро, я обнаружил, что в Брайтон-Бич идет поезд «Б», и нашел свою платформу.

Подошел поезд, я зашел, вышел, потом зашел еще раз, когда двери уже закрывались. Видел это как-то в кино.

Я вышел на остановке «Оушен-паркуэй» и спустился по лестнице на Брайтон-Бич-авеню. После всех моих приключений-побегов Борис просто обязан был оказаться в живых и находиться в этом своем ночном клубе.

Я не был на Брайтон-Бич лет пятнадцать, да и тогда лишь пару раз с полицейским русского происхождения по имени Иван. Из всех этнических кварталов Нью-Йорка этот был, пожалуй, самым любопытным. Я пошел на восток по Брайтон-Бич-авеню, оценивая ее взглядом. Много людей, много машин, много жизни на улице. Парень продавал русскую икру с лотка на тротуаре по десять баксов унция. Дешево. Ни накладных расходов, ни посредников. Ну и никакого холодильника тоже.

Дойдя до Брайтуотер-Корт, я увидел громадное старое кирпичное здание со светящейся вывеской «Светлана». Я пошел по тротуару и оказался на летней террасе, на которую выходили двери «Светланы». Перед ночным клубом висело облако серого дыма, окутавшего столики, кресла и множество курящих мужчин и женщин. Приятно вдохнуть чистого соленого воздуха.

Я подошел к ограждению, взглянул на пляж и Атлантический океан. Было уже больше десяти вечера, но на пляже еще был народ, люди ходили и сидели и при этом, я уверен, пили кое-что чистенькое из матушки-России. Ночь обещала быть ясной и звездной, на востоке всходила половинка луны.

Я снял обручальное кольцо — не затем, чтобы подкатывать к девушкам в баре, изображая холостяка; просто в нашем деле лучше не афишировать персональную информацию. Я еще раз огляделся, чтобы убедиться, что хвоста нет, и через летнюю террасу направился под красную неоновую вывеску с надписью: «Светлана».

Это была забавная смесь роскоши старой России и ночного клуба в Вегасе, придуманная человеком, много раз посмотревшим «Доктора Живаго» и «Казино Рояль». В глубине зала был большой подковообразный бар с видом на океан, но куда интереснее было смотреть на завсегдатаев. Я прошел между столиками к стойке и протиснулся между мясистым парнем в переливающемся костюме и крашеной блондинкой в коктейльном платье, словно бы позаимствованном у собственной дочери.

Не думаю, что я похож на русского, но бармен сказал мне что-то по-русски — или это было по-бруклински? Это звучало примерно как: «Ваканигетча?» Я знаю шесть русских слов и использовал два из них:

— Столичная, пожалуйста.

Он ушел, а я осмотрелся. Помимо блестящих костюмов, здесь были парни в расстегнутых рубашках, с золотыми цепями на шее, и женщины, у которых колец было больше, чем пальцев. Говорили преимущественно по-русски. Мне принесли «Столичную», и я использовал свое третье русское слово:

— Спасибо.

За стеклянной перегородкой открывалась обширная ресторанная зона, и практически каждый столик был занят. Борис процветает. Или процветал, пока Халил не отрезал ему голову.

В дальнем конце ресторана была сцена, на ней играл квартет. На танцполе кружились пары, старые и молодые, а вокруг стояли старые дамы и притопывали, насколько позволяли протезы в шейке бедра. Как человек, которого учили наблюдать за людьми, исключительно из добросовестности должен отметить, что наличествовало также очень много хорошеньких девушек.

Дама рядом со мной, которая лет пятнадцать назад тоже была горячей русской девчонкой, заинтересовалась новеньким. Я почувствовал, как усиливается исходящий от нее запах сирени, и она сказала с сильным акцентом: