Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт - [2]

В дальнейшем проза Хобана – притчевая, полная мифологических аллюзий, языковых игр и черного юмора – заслужила среди критиков прозвание «магический сюрреализм». Лучшим образцом этого сюрреализма является роман «Кляйнцайт» (1974), черная притча на тему греческого мифа об Орфее. Главный герой романа, Кляйнцайт (что по-немецки означает «маленькое время», а в переводе на английский оборачивается другим смыслом и приобретает значение «заурядного, рядового»), внезапно получает увольнение, ощущает непонятную боль, оказывается в больнице, влюбляется в прекрасную медсестру, и все это – в один день. Затем оказывается, что болезнь его лежит не где-нибудь, а в области гипотенузы, диапазона и асимптот. Игра продолжается, и на сцену выходят стретта, тема и ответ, фуга и прочие музыкальные термины, что превращает болезнь Кляйнцайта в метафору, условие человеческого существования в том странном городе, состоящем только из Лазарета и Подземки; в то же время он и Лондон 70-х со всеми характерными его приметами. Кляйнцайт – господин Заурядов и Орфей, его Сестра – Эвридика, Подземка – царство мертвых, Аид, и сами персонажи не устают повторять, что они – часть мифологического сюжета, такого же древнего, как сама жизнь. Вся эта игра смыслами и безоглядное переворачивание, травестирование известных сюжетов напоминает Джойса, а сам Хобан называет также Конрада и Дикенза. В тексте же постоянно упоминаются Фукидид, Платон, Ортега-и-Гассет, Уордсуорт, Милтон, цитируются отрывки из их произведений: Хобан – мастер литературных реминисценций. «Кляйнцайт» – роман о писательстве, о шатких, неустойчивых отношениях между искусством и действительностью. Это самый любимый роман Хобана, в котором, по его собственному признанию, он обрел «естественный голос».

Однако при всей необычности ранней взрослой прозы Хобана его писательская репутация сложилась благодаря главному его произведению – постапокалиптической антиутопии «Риддли Уокер» (1980). Именно здесь любовь Хобана к коверканию привычных слов обрела высшую форму – литературную. Роман написан на том английском, каким, по мысли автора, язык должен стать, пережив ядерную войну и два тысячелетия темных веков после ядерного катаклизма: «Seeing that boars face in my mynd that morning in the aulders and seeing it in my mynd now I have the same thot I had then: If you cud even jus see 1 thing clear the woal of whats in it you cud see every thing clear. But you never wil get to see the woal of any thing youre all ways in the middl of it living it or moving thru it. Never mynd». Отношения между этим языком и читателем хорошо описал Питер Кэри: «Если “Риддли Уокер” на первый взгляд и выглядит как невычитанный Чосер, не отчаивайтесь. Вы будете свободно говорить на этом языке уже к началу второй страницы». Именно физическое преодоление языка, непрерывные попытки прорваться к смыслу каждой фразы делают чтение этой книги таким увлекательным. Роман моментально создал вокруг Хобана культ – я лично знаю людей, переписывающихся на языке Риддли Уокера; в 2005 году в Лондоне прошла первая конференция, посвященная творчеству Хобана, «The Russell Hoban Some-Poasyum» (искаженное «симпозиум»). Не остались в стороне и критики – Херолд Блум включил роман в свой авторитетный «Западный канон». Энтони Берджесс заявил, что «именно такой и должна быть настоящая литература».

Как и большинство авторов, Хобан вновь и вновь возвращался к любимым темам. Одни и те же образы и лейтмотивы проходят через все его романы – миф об Орфее, картины Вермеера, львы, сердечная болезнь и вообще нездоровье как условие человеческого существования (центральная тема «Кляйнцайта»). Размышления о языке, этом «палимпсесте всех усилий и истории человечества». И смерть, конечно. Хобан умер 13 декабря 2011 года в своем доме в Фулеме, на юго-западе Лондона, где прожил последние 40 лет своей жизни. О собственном конце он однажды выразился так: «Мне кажется, смерть для меня будет хорошим карьерным ходом. Люди будут говорить: “А, Хобан! Интересный писатель, надо бы взглянуть”».

Он скромничал, конечно, – Хобана читали и читают, любили и будут любить. Теперь он пришел и к русскому читателю – спустя сорок с лишним лет после публикации первых его взрослых романов.

Уверен, сам бы он наверняка оценил такой карьерный ход.

Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов

Посвящается Гундел

Ты гонишься за мною, как лев,

и снова нападаешь на меня,

и чудным являешься во мне.

Иов 10:16

1

Львов больше не осталось. А когда-то львы были. Нет-нет и в мерцании жара на равнинах очерк их бега еще мелькал на сухом ветру, смуглый, великий и мимолетный. Нет-нет и вздрагивала медового цвета луна от безмолвия призрачного рева в восходящем воздухе.

И колесниц больше не осталось. Колесницы, утратившие ветер и бездорожные в ночи, спали на высоких своих колесах, притихнув в гробнице последнего царя.

Развалины царского дворца выкопали из земли. Вокруг цитадели, где раскопали дворцовые здания, дворы, храмы и гробницы, – сетчатый забор. У ворот – сувенирная лавка и буфетный киоск.

Колонны и потолочные балки, падшие и выеденные термитами, пометили ярлыками и расчистили. Шакалы средь них больше не охотятся. Где раньше грелись на солнце змеи и ящерицы, дневной свет поступает нынче сквозь стеклянные люки в крыше новой постройки, облекшей громадный зал, где в камне вырезана царская охота.