Летящий с ангелом - [2]

Мы смотрели друг на друга и не могли налюбоваться. Мама бережно гладила меня, улыбалась и говорила ласковые слова. Мне же было не по себе: надо же, знакомлюсь с самым дорогим человеком, а сам такой опухший, сморщенный, глазки заплывшие, тело синюшного цвета, на животе висит обрезок кишки в зеленке, слова сказать не могу, все больше ору, как резаный… Но мама любила меня и такого! Представляете, как это открытие меня приятно поразило. Не думал, ох, не думал, что на земле возможна такая любовь. А здесь, кажется, ничего, жить можно.

Первое время я все больше спал.  Просыпался от голода, жадно пил молоко и снова — на боковую. Иногда меня будил холод или сырость, тогда я звал маму. Моя вежливая просьба почему-то звучала, как истошный крик. Я пробовал придать голосу какое-то благозвучие, но ничего, кроме истерических воплей, не получалось. Так я понял, что мне придется всему учиться заново: говорить, ходить, летать.

Иногда мне снились мои полеты по необозримым светлым просторам. Но все это отходило куда-то вдаль. А однажды я очень загрустил, и мне захотелось вернуться в прошлое. Тогда я услышал голос Вестника. Он просил учиться терпению и обещал скоро появиться рядом.

И вот однажды меня красиво одели и вынесли из дома. На улице я, как обычно, хлебнул свежего воздуха и заснул. Чуть позже меня разбудили, и я увидел что-то очень напоминающее мое светлое прошлое. Конечно, здесь не было бесконечных высот и той совершенной красоты. Но света, того прошлого света, было много. Он сходил с небес и отражался во всем. Но самое главное — я увидел, как с огненной высоты ко мне слетел мой Вестник и встал рядом. Он был очень торжественным, это передалось и мне. Когда меня окунули с головой в светящуюся воду, я запел от восторга и переполнявшей меня радости. Только снова из моего распахнутого беззубого рта вырвался визгливый крик. Мама бросилась меня успокаивать, а Вестник поправил мой сверкающий крестик и поздравил с первым шагом в небо.

— Сколько же их будет? — спросил я.

— Всего семь. Крещение ты получил — это первый шаг. Видишь, священник миро несет? Сейчас тебя помажут, и останется пять.

— Вестник, ты меня не оставишь? — спросил я, наверное, очень жалостно.

— Нет. Я всегда буду рядом, — улыбнулся он по-дружески. — Ты не сможешь меня видеть, но я буду с тобой. Только отныне я не Вестник, а Хранитель. А тебя крестили в честь преподобного Андрея Критского.

— А что это значит? — спросил я.

— Со временем узнаешь, — грустно ответил Хранитель и отвел глаза. — Но ты не бойся, я тебя не оставлю, слышишь? Что бы ни случилось, я буду рядом. Только позови.

  Ты тоже видела этот сон?

С младенчества меня окружали хорошие люди. Меня любили родители и родственники, соседи и друзья. Меня ласкали и целовали мамины руки и губы, стерегли и учили отцовские глаза и слова.

Взрослые не всегда меня понимали. Например, склоняется ко мне папа, а за его левым плечом я вижу страшную черную физиономию с лютыми глазами. Я, конечно, зову моего Хранителя, причем это получается в виде натужного крика. Появляется мой светлый защитник, прогоняет страшилище. Хранитель мне улыбается, успокаивает. Мама при этом сурово отодвигает папу и повисает надо мной. Я улыбаюсь беззубым ртом. Мама считает, что я улыбаюсь ей, а папа обижается. Иногда я без видимых причин заливался счастливым смехом и дрыгал конечностями. Родители только пожимали плечами, отзываясь улюлюка­ньем и «козой» из пальцев. Истинная причина моего восторга состояла в том, что Ангел играл со мной.

…О, мои онемевшие уста! О, моя парализованная рука, сжимающая тупое перо! Где взять  такие слова, краски, звуки, чтобы описать те бесценные минуты, когда мир сходил в наш дом, глаза отца сияли мудрой любовью и руки мамы бережно касались моей нежной младенческой кожи. Они окутывали меня родительским теплом, мое сердце прыгало в груди, а я… стеснялся нахлынувшей радости и смущенно рассматривал свои крохотные ноготки на пальцах, гладил ладошкой зеленый грузовичок на скрипучих железных колесах, вдыхал запах маминых духов и на своем затылке ощущал ее теплое дыхание. Сколько это продолжалось? Может быть, несколько минут... Но такие мгновения крепко приживались в моей памяти и впоследствии давали силы прощать людям очень многое. Казалось бы, умиление собственным ребенком, его нежным пухлым тельцем, его неказистыми движениями, его пушистым темечком ― что за невидаль! А я помню эти мгновения родительской нежности и люблю возвращаться туда и вновь погружаться в те сказочные ощущения.

Родительский дом отличался гостеприимством, за большой стол в гостиной собирались на праздник человек по двадцать. Взрослые приходили с детьми. Мы удалялись в детскую комнату играть. Когда заглядывали в гостиную проведать родителей, они нас бурно приветствовали, будто мы не виделись много лет. Кроме того, у меня было много друзей и приятелей.

И детсад, и двор наш утопали в зелени деревьев и кустов. Всюду красовались цветы: на клумбах, палисадниках, балконах. В погожие дни все это растительное благолепие наполняло ароматами воздух и радовало глаз. Детям позволялось все, кроме как ломать цветы и бить оконные стекла. За порядком старшие следили строго и чуть что вели к родителям на взбучку. Так нас приучали уважать труд, вложенный в создание красоты. Да и нас с малолетства приобщали к труду. Во всяком случае, по вечерам и субботам мы с родителями частенько копались на клумбах и палисадах, собирали мусор и листья, поливали двор. Это доставляло удовольствие, потому что мы ощущали себя большой дружной семьей.