Лето радужных надежд - [41]

«Послушай, Юля, тебе поговорить не с кем? Почему ты разглагольствуешь о таких вещах с младенцем? Епрст, где, в конце концов, Степа?!»

– А мы можем выбирать, спасибо Степе! – воскликнула Юля за рулем. Почему-то вид у нее был не слишком счастливый.

Красный «Мерседес» свернул по серпантину в глубь горных зеленых складок, приблизился город с рыжими черепичными крышами, с величественным собором из песчаника… «Продолжать?» – спросил бестелесный шепот. Терпеть мигрень больше не было сил, и Юля сказала: «Хватит».

Тут же итальянское побережье пропало.

– Тяжелое это дело – заглядывать в будущее, – сморщилась Юля, ощупывая голову. Мигрень отступала медленнее, чем в прошлый раз. Тишина хранилища действовала как прохладный компресс.

– Я не очень понимаю, – Юля грозно посмотрела в глаза бронзовому орлу, – почему ты не показал мне Степу?

Глава 14

Неделя промелькнула росчерком и наступила суббота. Богдан обещал приехать на утреннем поезде, который прибывал в Домск вскоре после полудня. Город заливал зной, градусник в тени показывал двадцать восемь, дальний конец Таврической улицы от жары стал зыбким. Майя поправила сливочно-белую шляпу, бросавшую сетчатую тень ей на лицо, и перешла дорогу, направляясь в парк.

От входа с памятником основателю парка, врачу с купеческой бородой, который счастливо умер в 1913 году, избежав войны и революции, она пошла аллейкой, укрытой благословенным зеленым сумраком от смыкавшихся над ней лип. После прохлады и темноты аллеи выход на центральный круг был резким, как удар бича. Полуденное солнце выглаживало горячим утюгом асфальтовую круглую площадь и всех, кто на ней находился. Кусты по сторонам круга не давали тени. Деревья отодвинулись: не наше дело. Единственным источником прохлады был большой фонтан посередине, круглая чаша с двумя десятками струй, и возле него, как разноцветные яркие рыбки возле кормушки, толкались и двигались люди.

Они договорились встретиться в полпервого возле фонтана, после чего погулять, покататься, пообедать в одном из летних кафе – в общем, воспользоваться всем, что предлагает парк в июле. Майя издалека увидела внука с семьей: Степа стоял спиной к воде, Яся в маково-красной футболке уместился на руках у папы и крутил головой, рядом была маленькая фигурка Юли в платье с пышной юбкой, издалека похожей на поникший полосатый тюльпан.

– Мы тут как яйца на сковородке, – сказала Майя через пять минут.

Тулья ее шляпы намокла от пота. Солнце безжалостно выбеливало асфальт – или это ей слепило глаза? Она шагнула ближе к струям воды, каблук подвернулся, и Майя, пошатнувшись, упала на Степу.

Внук засуетился. По тому, как заохали они с Юлей, Майя догадалась, что внук все же рассказал своей жене то, о чем обещал не рассказывать никому. Майя поморщилась, но промолчала. Этого следовало ожидать. Каким-то чутьем Майя понимала, что дальше Юли, этой тихой мышки (мышки с характером, как выяснилось), весть о ее болезни не пойдет.

Внук предложил проводить Майю в кафе. «А кто останется встречать Богдана?» – «Так, это Юля может встретить, угу». – «Не годится». – «Смотрите, а там все занято!»

И действительно, пока они охали-ахали, к ближайшему кафе, прилепившемуся к краю асфальтовой площади, подошла большая семья и заняла последние два стола под летними зонтами.

С одной из аллей, сходившихся к кругу, донесся протяжный и победительный звук трубы. Головы всех повернулись на этот сигнал, а когда он смолк, из зеленой тени выдвинулся на площадь небольшой духовой оркестр. Впереди шел молодой барабанщик, за ним парами шагали в ногу тромбон и валторна, корнет и горн, две трубы, литавры, барабан и так далее. Играя радостный марш, в который то и дело вплетались мотивы латинской сальсы, они прошли полкруга до летней эстрады с крышей-раковиной, но, против ожиданий, не поднялись на нее, а четко развернулись и направились к центру, к фонтану. Вокруг Майи гомонили, делая предположения: это городской праздник, День сахарной головы – да нет же, День головы будет через две недели, это просто концерт – я слышал, будут играть военные песни – нет же, это для детского праздника!

Грохот барабана, сверкание меди, пот, брызжущий с раздувающихся щек, громогласное «Тутутуту! Трататаа!» – все это надвигалось, будто специально нацеливаясь на Майю. В метре от нее барабанщик начал финальную дробь, оркестр развернулся лицами почему-то к Майе и Степе, выстроившись в шеренгу. Они заиграли быстрей, наклоняя трубы то вниз, то вверх, качая ими влево-вправо, марш окончательно превратился в сальсу, рассыпался джазовой импровизацией, взвился вверх, а затем – с последним ударом литавр – смолк. Оглушенной Майе казалось, что по воздуху плывут в общей тишине, медно поблескивая, полупрозрачные круги.

Тут из-за спин музыкантов вышел кое-кто, прежде не замеченный, заорал: «Бравоо!» – и стиснул Степу в объятиях.

Богдан. Ну, разумеется.

– Аа… что? – только и сумел сказать Степа.

– Граждане, поприветствуем победителя конкурса! – зычно крикнул Богдан, обернувшись к толпе. («Я же говорила: конкурс», – прочирикал в гомоне голос.) – Держите… держите… и вам! – Богдан заскользил вдоль сгрудившихся рядом с оркестром людей, раздавая большие полосатые хлопушки.