Лето без каникул - [15]

— Пустозвонство и подлость!

Нина Богданова отвела Игоря в сторону.

— Не обращай внимания на Юрку.

— Надоело слушать его трепотню. Ты была у Андрея? Почему его нет?

— Учится ходить на протезе. А это очень больно. Ему не до веселья. Но все равно он своего добьется. Он не то, что я. Я ведь трусиха, Игорь.

— Скажешь тоже.

— Нет, я серьезно. Мы, интернатки, все такие. Привыкли, чтобы нас одевали, обували, кормили.

— О вас интернат заботится, о нас — отцы и матери. Какая разница?

— И очень даже большая. Ты знаешь, с каким страхом я ждала окончания школы? Куда денусь, что буду делать, с какими людьми придется жить? Места себе не находила. Представляешь себе, как я обрадовалась, когда было решено остаться всем классом в колхозе! Я просто счастливая! Мне бывает страшно, когда я сама с собой и подумаю, что моя судьба может зависеть от отдельного человека. И я тебе скажу: интернат, школа, колхоз не могут быть злыми, а отдельный человек может быть. Нет, я не ошибаюсь. Это точно.

Богданова остановилась.

— Пойдем домой… Пора уже…

По дороге к интернату она сказала задумчиво:

— И Димка Толмачов на вечере тоже не был. Ты, как комсорг, должен знать, почему не пришел Димка. Ты его видел? Говорил с ним? Ведь не так просто рассказать о себе. А бывает — и некому рассказать.

— Да, некому, — подтвердил Игорь. Он думал о себе. И тихо, словно боясь, что их могут услышать, добавил: — Димка вчера уехал.

11

Сбор был назначен у правления колхоза в семь утра. Игорь так и не спал эту ночь. Изредка впадал в короткую дрему. Но и в эти минуты забытья все считал и считал. Сколько в бригаде человек, сколько мальчишек, сколько девчонок. Да, восемнадцать. Но когда представлял их себе, собравшихся у крыльца колхозной конторы, обязательно кого-то не хватало. То Игнашова, то Кочергина, то Богдановой. И все ругали его. Он первый в шесть пришел к месту сбора. Никого! Испугался даже. Надо бежать, будить, подымать. Только после подумал: еще рано, ведь сбор в семь. И увидел идущую с автобусной остановки Яблочкину.

— Ну как, Шеломов, не подведут ребята?

— Не должны.

— Посмотрим, какой ты организатор. Как с дисциплиной у вас, с сознательностью.

Подошел Рюмахин, за ним Илька Поляков. И Кабанова пришла. А где Игнашов? Да вот идет! Даже Данька Тесов здесь. Ну, тогда все в порядке. Пятнадцать, шестнадцать. Но где Нина Богданова?

— Богданова комсомолка? — спросила Яблочкина.

— Да.

— Тем хуже для нее. Проверишь, Шеломов, почему она не пришла. Надо с первого же дня пресечь всякую недисциплинированность и разболтанность.

Подъехала грузовая машина. Из кабинки вышел Русаков. Поздоровался.

— Как будто все в сборе. Тогда приступим к делу. — Он достал из кармана записную книжку и громко сказал: — Лукерья Кабанова — в мастерские на склад запасных деталей, те, кто из Посада, — в распоряжение дорожного мастера — поможете закончить мост через Посадку, остальные на машину. Вера Викентьевна, вы не с нами?

— Мне надо в школу, к Егору Васильевичу.

— Тогда по коням!

И когда все уже были в кузове машины, показался Андрей Кочергин. Бежал, припадая на левую ногу, опираясь на палку, и Игорю казалось, что он слышит скрип протеза.

— Подождите, ребята!

Игорь забарабанил по крыше кабинки.

Русаков откинул дверцу. Потом сошел и сказал нарочито сурово подбежавшему Андрею:

— Опаздывать нельзя. — И подтолкнул к кабинке. — Садись на мое место!

— А вы к нам, Иван. Трофимович! — и десяток рук потянулись через борт машины.

Тут же рядом с ним стояла Яблочкина. Она смотрела на него улыбаясь, даже с некоторым превосходством и проговорила тихо:

— Теперь видите, какие наши ребята!

— Вы о Кочергине? — спросил Русаков и, не ожидая, что ему ответит Яблочкина, перемахнул через борт.

Машина тронулась в путь. И сразу за Большими Пустошами — боры, чернолесье, поля. Совсем рядом с дорогой, в низине, сверкнула река, багряно засветились сосны, забелела вдалеке березовая роща. А вокруг — деревни. Одни на холмах, другие на речных спусках, третьи притулились к лесу. Конечно, ребята бывали здесь: ходили по грибы, ездили за дровами, иные рабатывали в поле. Вот озимое поле. Самое большое озимое поле. Сто гектаров. Гордость колхоза. И даже его будущее. Оно раскинулось от края реки, чуть ли не до горизонта. Степь среди лесов. И ребята не могут оторвать глаз от этого поля. Но смотрят они на него словно пассажиры из окна поезда, их приковал к себе необычный пейзаж — эта, словно бесконечная, даль хлебов. Но задумываются ли они, что значит для колхоза это поле? Вряд ли…

Русаков остановил машину, взглянул на удивленных ребят — какое на озимых может быть дело в такую пору — и спросил Рюмахина:

— Нравится рожь?

— Рожь как рожь, — ответил тот. — Подходящая рожь.

— А что скажете о темно-зеленой окраске стеблей? — снова спросил Русаков и улыбнулся Игорю.

— Поле удобрено, — сказал Игорь. — По чистым парам посеяна рожь.

— Ну, а кроме ржи, вы ничего не видите? — рассмеялся Русаков.

— Кое-где есть сорняки! — сказал Игнашов, рассчитывая смутить председателя.

— Это не трудно заметить…

— Я вижу будущий год… Тут подсеян клевер, — сказал Илька Поляков. — Еще я вижу лен по клеверищу.