Летний понедельник - [31]

— Не случится, — заверила его Денни. — Я тоже за этим пригляжу. Только не теперь, когда они передают по радио весь этот бред насчет краденых машин и взломанных магазинов, насчет Йорка и Читтеринга. И сигарет, которые украли в Мундиджонге.

Джек Смит поглядел на нее ничего не выражающим взглядом, и Денни поняла, что он слишком устал и ему все равно.

Допив, Джек Смит поднялся, взял ружье и запихнул пачку с оставшимися сигаретами в карман. — Думаю, тебе лучше съездить утром на рынок, купить сигарет, — промямлил он. — Да, думаю, так лучше будет.

— Неплохая идея, — равнодушно согласилась Денни.

— Я могу пробыть здесь еще некоторое время. Нам нужно кое-чем запастись. Тебе и мне.

— О’кей, — сказала Денни и потом добавила: — Я позабочусь о тебе, Джек, некоторое время. Тебе нужна забота.

Он повернулся к ней спиной и побрел к двери. Медленно открыл ее, как будто створка была очень тяжелой и ему уже до смерти наскучило открывать и закрывать двери.

— Ты должна пообещать кое-что, — оглянулся он на пороге. — Ты должна пообещать, что никому про меня не расскажешь. Поклянись именем Бога. Если они найдут меня, то и моего брата тоже найдут.

— Обещаю, — кивнула Денни. — Я никому не скажу про тебя, Джек. И про твоего брата.

— Да уж, лучше тебе не делать этого. — В его голосе зазвучали прежние угрожающие нотки. — Сегодня я устал, но до завтра отдохну. И буду наблюдать. Никого с собой не приводи, у меня есть ружье, видишь ли… — Он помолчал немного. — Не забывай про ружье. И еще я могу пустить в этот дом красного петуха. Он же весь деревянный. Да и буш как листок бумаги вспыхнет. Я думал об этом сегодня, но ведь мне надо с кем-нибудь разговаривать. Но никого с собой не приводи. Я ни с кем больше говорить не желаю, только с тобой.

— Не приведу, Джек. Не волнуйся. За всю свою жизнь я еще ни разу свое слово не нарушила. Я привезу тебе целую кучу сигарет. И газеты. А ты можешь приглядеть за домом в мое отсутствие.

— Ага, — погладил он ствол ружья. — Это я могу. Пригляжу за домом. У меня ведь есть ружье.

— Я рано поеду. Но сначала надо покормить и напоить животных и растения полить.

— О’кей. Можешь сделать это. Я тебе разрешаю.

Ветер, который поднялся днем, совсем стих, и, пока эти двое сидели на кухне, снаружи стояла гробовая тишина. Денни чувствовала эту тишину сквозь открытое зашторенное окно. Сама того не подозревая, она ждала какого-нибудь звука, который нарушит безмолвие. И молила Бога, чтобы этот звук не оказался свистом. «Только не Бен… только не Бен…» — повторяло ее сердечко. Как странно — он сказал, что свистнет, когда придет, и Джек Смит выбрал тот же самый сигнал.

Теперь, когда Джек Смит стоял в дверях, на улице начал подниматься восточный ветер. Было слышно, как он играет верхушками далеких деревьев, несется по долине; голос его крепнет, становится все громче и громче, и вот он уже напевает в буше Денни.

Ветряная мельница заскрипела и завращалась с новой силой.

— Что это? — Джек Смит испуганно вскинул ружье.

— Мельница, — объяснила Денни. — Я забыла ее выключить. Пойдем поможешь мне. Подержишь лампу.

Она поднялась и направилась к двери, ведущей на заднюю веранду, сняла с крючка лампу, вернулась на кухню за спичками. Он стоял на том же месте — ружье направлено на Денни — и покачивался, будто спал на ходу.

— Пошли, — повторила Денни. — Посветишь мне. Она снова вышла на веранду, подняла стекло и зажгла лампу. Пол веранды прочертила тень с ружьем. Джек Смит проскользнул в дверь и захлопнул ее — не хотел рисковать, не хотел, чтобы его увидели. Значит, мозги еще не совсем спеклись.

Денни протянула ему лампу. Он взял ее и пошел следом за девушкой: лампа в одной руке, ружье в другой.

— Освещай себе путь. Я и так дорогу знаю. Тут рядом.

Ночь выдалась безлунная. Яркие звезды проливали на землю немного света, однако его явно не хватало. Луна не скоро взойдет, не раньше чем через час.

Почему бы ей не сбежать прямо сейчас? Кругом тени… В своем воображении она уже бежала — спотыкаясь, задыхаясь, падая, каждый сухой сучок своим треском выдавал ее. Колени у Денни не дрожали, но она чувствовала, что стоит ей побежать — обязательно задрожат. Ноги предадут ее. И она рухнет на землю, как загнанное животное. Кроме того, ей было ужасно жаль Джека Смита. Как ребенка, который заблудился в темноте и которому нужна ее помощь.

— Свети сюда. Я тебе покажу, как выключать мельницу. Поворачиваешь здесь, видишь? Опускаешь ручку и заводишь ее под крючок. Может, ты когда-нибудь сделаешь это за меня, Джек?

Она дала ему старое одеяло с плетеного кресла на веранде, потому что из-за восточного ветра ночью могло сильно похолодать. Он молча взял его и поплелся к сараю, ружье под мышкой.

Денни зашла в дом и заперлась на все замки. Вымыла посуду, брякая тарелками, отказываясь думать.

Пребывая в прострации от свалившейся на нее усталости и жалости, девушка поняла наконец, что играет роль, словно на подмостках театра. Принимая у себя Джека Смита, убийцу, она наслаждалась драматизмом ситуации. Она видела себя героиней. В глазах Бена загораются обожание и восхищение — вместо обычных раздражения и терпимости. Вечно шумящие сестры замолкают, потрясенные тем, что Денни перехитрила, переплюнула, обошла их — Денни, эта заблудшая овечка!