Летние сумерки - [43]

Еще в молодости я убедился, что в церкви немало случайных людей. В то время мы жили за городом по Ярославской ветке, и в электричке я часто разговаривал с семинаристами из Загорской семинарии. Среди них были демобилизованные матросы, которые просто решили жить поближе к Москве, а также парни, которые увильнули от армии. Позднее поступил в семинарию и мой знакомый Владислав Свешников; окончив киноведческий факультет ВГИКа этот, немного помешанный человек, не отдал своих детей в школу — устроил для них «домашние православные уроки», а окончив семинарию стал священником в одном из храмов московской области.

Однажды вечером у стен приходского храма Адриана и Наталии у станции Лосиноостровская я был свидетелем, как парень тискал монахиню. Заметив меня, они не смутились, парень даже подмигнул мне, а монахиня лишь прикрыла лицо платком.

Позднее, когда я познакомился со своей будущей женой манекенщицей, она сняла комнату у дворничихи в Новодевичьем монастыре на Пироговке. До нас у дворничихи жила еще одна манекенщица с известным актером, а к самой хозяйке по ночам наведывался местный участковый. Служители монастыря прекрасно знали о любовниках в святом месте, но на все смотрели сквозь пальцы.

Как-то я рисовал церковь Воскресения Словущего в Даниловской слободе, вдруг ко мне подходит какой-то монах и грубо требует:

— Убирайтесь!

Я подумал, что он принял меня за грабителя, который зарисовывает план обители, чтобы потом со своей шайкой обворовать монастырь. Поэтому, продолжая рисовать, отшутился:

— Вы не любите художников? Я думал, церковнослужители вежливые, а вы грубите. Чем я мешаю вам? Сижу себе спокойненько, зарисовываю вашу церквушку. Вы должны радоваться, что я увековечу ее.

Но монах повторил свое требование, да еще с угрозой в голосе. Тут уж я не выдержал:

— Пошел-ка ты!

Монах удалился, но минут через пятнадцать приковылял снова и тихо пробормотал:

— Простите, Христа ради. Я погорячился.

— И ты прости, — буркнул я.

Этот монах все-таки извинился за свою грубость, но пока я развозил церковные брошюры, грубости от служителей церкви на меня так и сыпались, и уже без всяких извинений.

Однажды я привез тираж «Духовных стихов» Ломоносова в приходской храм Тихона в Новопрудном. Дорога у храма была слишком узкой, чтобы разъехались две машины и, пока я таскал пачки, из-за храма выехал джип и, уткнувшись в мою машину, стал отчаянно сигналить. За темными стеклами джипа водителя не было видно, но по громким, непрерывным сигналам я понял — за рулем нетерпеливый парень. Я развел руки в сторону — мол, подожди, дорогой. Видишь ведь — я работаю в поте лица, а отгонять машину мне некуда. Внезапно из джипа выскочила красивая монахиня в красивом черном одеянии с крестом на груди.

— Немедленно уберите свою машину! — крикнула она.

— Куда же я могу ее убрать, сударыня? — спросил я.

— Подавайте ее задом на улицу! — скомандовала монахиня.

— Нет, сударыня, придется вам подождать пару минут. Мне осталось отнести всего несколько пачек. Эта литература нужна вашему храму, а не мне. Скажите спасибо, что я привез ее вам.

Но монахиня продолжала зло требовать:

— Уберите машину, если не хотите неприятностей! — она достала мобильник и стала кому-то звонить.

Я взял пачку и потащил в храм, а когда вышел, джип уже огибал мою машину по газону.

В другой раз я привез тираж «Молитв» в храм Троицы на Пятницкой улице. В помещении рядом с книжной лавкой за компьютером сидел молодой человек с редкой бородкой.

— Простите, — говорю, — я привез вам церковную литературу. К кому можно обратиться?

Молодой человек не отрываясь продолжал смотреть в монитор. Я извинился еще раз и повторил вопрос. Молодой человек вновь — ноль внимания. «Глухой, что ли?» — подумалось и, повысив голос, я спросил в третий раз и добавил:

— Оторвитесь на секунду и ответьте, что за невоспитанность?!

Парень поднял на меня прозрачные глаза и тихо, но твердо отчеканил:

— Не мешайте мне! Я жду звонок Его Святейшества!

— Но я спешу, мне еще объезжать несколько церквей. Скажите, кому я могу отдать пачки, и ждите звонок.

Но малахольный тип опять уткнулся в монитор. Я готов был треснуть его. К счастью, в лавке неожиданно появился мой приятель поэт Владимир Нежданов. Оказалось, он тоже развозил церковные брошюры и знал, что в этом месте их принимают в подвале храма. Будучи, как и я, атеистом, Нежданов вскоре так втянулся в развозку церковной литературы, так пропитался атмосферой храмов, что поверил в Бога и даже стал писать религиозные стихи. Через несколько лет мы встретились в ЦДЛ — он уже работал священником в Зеленоградской церкви.

Кстати, еще раньше священником стал еще один мой приятель — прозаик Вячеслав Шипов. У него был приход в подворье Троице Сергиевой Лавры. Оба этих вполне приличных литератора слыли большими любителями спиртного; я с ними выпивал не единожды и каждый раз мы говорили о религии, но ни Нежданов, ни Шипов ничего нового мне не сказали — повторяли обычные догмы. Ко всему, Шипов был заядлым охотником и как это совмещал с заповедью «не убий!» я понять не мог. У меня сложилось впечатление, что этим литераторам больше всего нравился их сан и поклонение верующих — словом, образ всезнающих оракулов, посланцев Бога на земле. Ну, а среди их прихожан я крайне редко встречал умных, здоровых духом людей; большинство были слабыми, суеверными, неудачливыми и просто больными.