Летние сумерки - [22]

— О чем ты говоришь, старина?! Это ж такая мелочь! Я здесь должен получить большое наследство. Мой отец недавно умер. А в его квартире одних картин фламандцев на миллион. Но, ведь ты знаешь, как у нас все оформляют. Месяца два протянут, не меньше. А мне здесь пришла открытка на новую «Волгу»… Кстати, может, ты выручишь меня, одолжишь тысчонку на месяц-другой?..

Ему одалживали и по две, и по три тысячи.

Проходило полгода, год, кредиторы начинали волноваться, но Дан спокойно, со своей прекрасной улыбкой, успокаивал их, сетовал на волокитчиков, оформляющих его баснословное наследство, просил подождать еще «месячишко», обещал «крупный подарок» и приглашал в ресторан следующего знакомого.

Дан имел огромные связи и был готов помочь всем: журналистам из Еревана и Тбилиси обещал достать автомашины, художникам из Прибалтики — катера. Ему отдавали деньги с невероятной готовностью, без всяких расписок и ждали своих покупок годами. У некоторых не хватало терпения, и они требовали вернуть деньги, тогда Дан перезанимал необходимую сумму и расплачивался с «неблагодарными людьми».

Позднее говорили, что на те деньги, которые Дану давали, он покупал золото, готовясь уехать за границу навсегда. Похоже, он все рассчитал точно, но ему не хватило времени: он получил визу чуть позже, чем пришла повестка из суда, — многие его жертвы уже обратились в милицию.

Дан решил покончить с собой и намеревался это сделать красиво: разогнал «Волгу» до невероятной скорости и направил ее в опору эстакады, но в последний момент струсил и просто принял смертельную дозу снотворного, но его спасли и посадили, конфисковав драгоценностей на двести тысяч.

После суда стало известно, что Дан ездил на машине приятеля, что фотографии дачи и катера — липа (он снимался на фоне чужой собственности), и ни в каком министерстве он не работал, а просто платил знакомой секретарше, которая на все телефонные звонки, относительно Дана, отвечала:

— Шеф у министра!

Лет через десять, когда я уже жил в другом районе, у меня появилась приятельница, десятиклассница Надя. Симпатичная, музыкальная от природы, девчушка. Наши квартиры находились на одной лестничной площадке, и мы виделись чуть ли не каждый день.

Надя была очень высокая, худая, почти плоская, и сильно страдала из-за своего роста, даже немного сутулилась, а разговаривая со мной, отставляла ногу в сторону, чтобы выглядеть пониже.

— Прям не знаю, что делать, вымахала такая каланча, — жаловалась мне. — Я самая высокая в школе. По улицам стыдно ходить. Так завидую маленьким девчонкам. Представляете, даже не могу надеть туфли на высоком каблуке. Я даже не хотела бы быть такой красивой (она считала, что у нее лицо Софи Лорен), только бы быть чуточку пониже…

— Вот чудачка, — усмехался я. — Да у тебя прекрасный рост. Надевай туфли на высоком каблуке и ходи с высоко поднятой головой. Тебе же все завидуют, а ты «пониже»!

— Не-ет, вы не понимаете!.. Все равно, если подрасту еще хотя бы на два сантиметра — отравлюсь.

Свой рост Надя считала губительной причиной всех бед. Из-за него она все больше становилась внутренне скованной, забросила книги и музыку, то есть наносила себе и духовный ущерб. «Конечно, — рассуждал я, — внешность в ее возрасте — немалозначимый фактор, но все же так переживать!..»

Одно время ее провожал какой-то парень и по вечерам они целовались в нашем подъезде. Случалось, возвращаясь домой, я натыкался на влюбленных, и тогда Надя отстранялась от парня и смущенно бормотала:

— Здравствуйте!

Так продолжалось с полгода, а потом вдруг она зашла ко мне — лицо тревожное, руки мелко дрожат.

— Дайте закурить, — попросила.

— Это еще что такое?!

— Ничего. Дайте! Сейчас скажу.

— Что, со своим ухажером поссорилась? — улыбнулся я.

— Откуда вы знаете? — она вскинула на меня глаза, полные слез.

— Догадаться нетрудно.

Закурив, она сбивчиво рассказала, что парень, с которым она встречалась, стал проводить время с ее подругой.

— Я отравлюсь! — заявила она и разревелась.

— Возьми себя в руки, Надежда! — серьезно сказал я. — Что это такое?! Так расклеилась! Ты уже взрослая и должна знать, что все перемелется… Ты еще встретишь такого парня! А этот… тебе покажется слизняком, и ты еще будешь смеяться, что из-за него хотела отравиться.

— Вы все говорите, как моя мать. Ничего не хочу слушать. Лучше него все равно не бывает.

— Бывает! — твердо заявил я. — Завтра настанет новый день — и ты на все будешь смотреть по-другому. Вот увидишь.

Она сильно переживала и на следующий день сбежала из школы; снова зашла ко мне и опять попросила закурить.

— Когда-нибудь ты поймешь, что это не несчастье вовсе, не горе, а всего лишь неприятность, — говорил я. — Настоящее несчастье — это смерть близкого человека, это неизлечимая болезнь, уродство… Вот в прошлом году я отдыхал в Крыму. Находиться весь день на пляже было скучно. Ну доплывешь до буйка, потом лежишь обсыхаешь на гальке, раскалишься, снова лезешь в воду, снова лежишь. И вокруг все лежат — или что-нибудь жуют, или играют в карты. Я обычно, искупавшись, шел в стекляшку на набережной, там продавали сок и сухое вино. Там торчало много местных, они мне рассказывали разные истории. Как-то никого из местных не было, я взял два стакана вина, сел на скамью под деревьями, сижу себе, потягиваю прохладное вино, смотрю из тени на пляж, на море. Вдруг вижу: на набережную поднимается девушка твоего возраста. Красавица необыкновенная, но идет и опирается на костыли. Потом я узнал: у нее был поврежден позвоночник… Ее костыли утопали в гальке, и она никак не могла выбраться на асфальт…