Лестница - [41]

Шрифт
Интервал

Глава 17

Тепляков возвращался на квартиру в самом радужном настроении. Бог с ним, с театром! Есть в жизни вещи поважнее. Тем более что настанет время, когда Машенька возьмет за руки их детей и поведет в этот же театр, но совсем не нынешний, и даже не прошлый, мамин, а какой-то другой, но не менее прекрасный, где ряженые люди когда-то так изображали жизнь минувших эпох, что невольно верил им, что так оно и было на самом деле. И действительно: мужчины всегда любили женщин, а женщины мужчин, всегда существовало соперничество между теми и другими, всегда существовало благородство и подлость, честность и жульничество, и всегда в борьбе между ними рождалось нечто более совершенное и прекрасное. При этом Тепляков понимал, что это всего лишь его мечты, привитые ему в детстве и до сих пор оставшиеся с ним. Но по-другому он не мог. И не хотел.

Он шел по тропинке, снег поскрипывал у него под ногами. Кривобокая ущербная луна вставала над темной гривой лесопарка, синие тени вытягивались по серым снегам, редкие фонари пятнали ограниченные пространства желтым светом, и в этом свете мотыльками кружили редкие снежинки. Дышалось легко, будто и не дышал, а пил морозный воздух, напоенный запахами сосновой хвои.

Вдруг на тропинку из тени вышли двое и остановились, явно поджидая его, Теплякова. И ему сразу же вспомнились угрозы Зинки. Он подобрался, сделал два-три глубоких вдоха-выдоха, замедлил шаги, пытаясь оценить своих противников. Вот этот, что справа, повыше и поплотнее того, что слева. Не исключено, что один из них левша. Но дракой по правилам тут явно не пахнет. Следовательно, надо рассчитывать на ножи или обрезки арматуры. Вот только гладкие подошвы его выходных туфель не приспособлены для драки, следовательно, надо будет заманить их на глубокий снег: там у них шансы примерно равны. Ну, как говорится, черт не выдаст, свинья не съест.

Двое все ближе и ближе. Осталось шагов десять, но не видно, чтобы они хоть как-то готовились к нападению: то ли очень опытные и уверенные в себе, то ли самоуверенные вахлаки.

Осталось метра четыре. Уже видно: тот, что повыше, молод, не старше тридцати; тому, что пониже, явно за сорок. Оба одеты в пятнистые куртки — в такие же, как и у самого Теплякова. И ни в лицах их, ни в фигурах ни малейшей угрозы. И тут один из них, — тот, что постарше, — шагнул навстречу и спросил:

— Гражданин Тепляков?

— Да, Тепляков.

— Старший лейтенант полиции Купцов, местный участковый. А это — лейтенант Сонечкин, из нашего райотдела. Мы вас ждем здесь уже часа два. Ваша хозяйка сказала, что вы пошли в театр. Еще она нам сообщила, что вас собираются бить. Она слыхала, как ее дочка договаривалась по телефону со своими приятелями. В подъезде вас поджидают трое. Вооружены бейсбольными битами и арматурой. Не исключена травматика. Двоих мы хорошо знаем. Имеют судимости, подозреваются в противоправных деяниях. Третий — личность темная, нам неизвестная. Вот мы и решили, раз такое дело, взять их с поличным. Тут, неподалеку, в машине, нашей команды ждут шестеро омоновцев. Мы вас решили предупредить и, так сказать, поймать преступников на живца. Как вы, не против?

— Разумеется, нет, — ответил Тепляков, улыбаясь: его рассуждения о жизни и борьбе противоположностей, банальных самих по себе, неожиданно обрели реальность в лице этих милиционеров, то есть полицейских, продрогших на морозе, однако не оставивших начатого дела. — И как вы это себе представляете? — спросил он.

— Тут есть риск, товарищ Тепляков, — уже почти дружески продолжил Купцов. — Вам придется войти в подъезд. Один из этой троицы наблюдает в окно на лестничной площадке. Мы думаем, что как только вы появитесь, так он спустится вниз. Они нападут на вас, едва вы перешагнете порог. Вам надо как-то миновать их, а мы уж следом. Как, справитесь?

— Постараюсь. Но мне кажется, будет лучше, если выманить их из подъезда. Простору больше и очевиднее нападение…

— Хорошо бы. А сумеете?

— Постараюсь.

— Ну, тогда — что ж. Вы здесь немножко обождите. Мы сейчас часть омоновцев пошлем в обход дома, другая часть встанет за углом, мы с лейтенантом пройдем за гаражами и займем позицию напротив. У вас, товарищ Тепляков, мобильник имеется?

— Имеется. Но лучше всего пусть полицейская машина подаст сигнал. Скажем, двумя короткими, одним подлиннее.

— Договорились, — обрадовался старший лейтенант Купцов. — Стало быть, ждите сигнала и идите прямо к подъезду.

Тепляков долго топтался на одном месте, размахивая руками, приседая, вращая корпусом, точно готовился к схватке на ринге. Туфли на тонкой подошве не грели, пальцы сводило от холода. К этому добавилось нервное напряжение. Вдруг захотелось курить, да так сильно — до тошноты.

Наконец вдали прозвучал сигнал: плям-плям — пля-аам!

Тепляков, по привычке, набрал в грудь побольше воздуха, резко выдохнул и зашагал к дому. За углом, прижавшись к стене, чернели две застывших фигуры омоновцев. В тусклом свете луны поблескивали их каски. Еще трое присели у второго подъезда за сугробом. Серые коробки гаражей, увенчанные метровыми снежными шапками, едва проступали среди сугробов. Полицейских, встретивших его на тропе, видно не было.


Еще от автора Виктор Васильевич Мануйлов
Жернова. 1918–1953. После урагана

«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.


Жернова. 1918–1953. Обреченность

«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.


Жернова. 1918–1953.  Москва – Берлин – Березники

«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».


Жернова. 1918-1953. Вторжение

«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.


Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…


Жернова. 1918–1953

«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».


Рекомендуем почитать
Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Числа и числительные

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.