Лесная избушка - [2]
Дед и Шурка шли по краю обрыва, над рекой. Потом спустились вниз, на реку, и пошли по льду. И на том берегу, в самой чаще, Шурка разглядел маленький домик. Узкая дорожка вела к нему через сугробы. Черные посеребренные елки протягивали свои лапы над его низкой крышей. Откуда-то послышался легкий свист, дед так же свистнул в ответ.
— Кто это? — спросил Шурка.
— Наш караульный, — ответил дед. И, остановившись у калитки, сказал: — Вот мы и дома. Приехали!
Шурка сошел с лыж. Дед отстегнул их и три раза стукнул в дверь. Послышались быстрые шаги, дверь открылась. Худенькая черноглазая девушка выскочила на крыльцо.
— Батько! — обрадовалась она. — Наконец-то! А уж мы тут затревожились было. Все вернулись, а тебя нет… А это кто же с тобой? Чей парнишка?
— Потом узнаешь, Алёнушка, — ответил дед. — Входи в избу, Шурка, не стесняйся!
Шурка вслед за дедом вошел в избу. Он очутился в маленькой чистой кухонке. У порога вместо половика лежала кучка еловых веток. В избе было жарко натоплено, пахло хвоей, горячим хлебом. Из горницы сквозь тонкую дверь слышался негромкий говор.
Черноглазая девушка стащила с Шурки полушубок. Намерзшие рукавицы его сунула в печурку. А потом открыла дверь в горницу и сказала:
— Пожалуйте!
Шурка, прячась за деда, вошел в горницу. Там в переднем углу стоял накрытый стол. За столом сидели какие-то люди. Все они обернулись навстречу деду, все заулыбались, заговорили:
— А, вот и Батько пришел!
— Заждались тебя, уж думали, немцу на мушку попал!
— Давайте место Батьку!
А потом заметили Шурку.
— Глядите, глядите! Наш Батько еще партизана привел!
„Партизаны! — обрадовался Шурка. — Так я и думал!”
Все встали из-за стола, обступили Шурку.
— Откуда? Из какой деревни? Как попал сюда?
Шурка глядел то на одного, то на другого и не знал, кому отвечать: не то дядьке с рыжеватой бородой, с наганом у пояса, не то вот этому высокому, голубоглазому, не то вон тому молодому веселому парню, который так ласково улыбается ему.
Дед Батько выручил Шурку.
— Ну, что напали? Потом расскажет. Один он на свете остался — вот и весь его рассказ. Когда-нибудь родные его вернутся, а пока… Садись за стол, Шурка! Вот сюда. Вот твое место. Понимаешь? Твое. И уж полночь скоро. Будем мы нынче Новый год встречать или не будем? Как скажете, сынки?
— Будем! — грянули „сынки” хором. — Будем!
Все уселись за стол. Алёнушка принесла из кухни кусок сочного мяса, которое еще шипело на сковороде. Нарезала на тарелке тонкими ломтиками свиное сало. Открыла стеклянную баночку, и душистым хреном запахло в избе. А потом поставила на стол большое блюдо с крупными ржаными пирогами.
— Вот как хорошо, что ты пришел! — сказала она Шурке. — У меня один пирог лишний получился, не знала, что с ним делать. А теперь вот как раз тебе!
Она взяла самый пышный, самый румяный пирог и подала его Шурке.
— Ешь, не горюй. Что было — видели, что будет — увидим.
— А будет хорошее! — добавил дед.
Партизаны тихонько спрашивали деда, где он был, что высмотрел.
А Шурка ел вкусный горячий пирог и смотрел на свою новую родню повеселевшими глазами.
2. Лесные чудеса
Наутро Шурка проснулся поздно. Солнце уже глядело в избу сквозь морозные окна. Было очень тихо — не кричал петух на дворе, не перекликались ребятишки на улице, не звякали ведра у колодца… И Шурка вспомнил, что он в лесу.
Он свесил с полатей голову. В избе никого не было.
„Или мне все приснилось? — подумал Шурка, — Столько народу было! Как же это они ушли, а я и не слышал?”
— Эй, воробушек подзастрешный![1] — вдруг окликнула его черноглазая Алёнушка. — Выспался? Слезай-ка завтракать!
Она сидела так тихо, что Шурка ее сразу и не заметил.
Алёнушка пряла. Пышная белая куделька[2], словно шапка, была надета на деревянном гребне.
Шурка слез с полатей и загляделся на кудельку.
— Это шерсть такая белая, — спросил он, — или шелк какой?
— Это не шерсть и не шелк, — ответила Алёнушка, — это облачко.
— Облако?
— Ну да. Ты вот спал, а я встала пораньше, влезла на елку, достала облачко. Вот и пряду.
Шурка промолчал. Никогда в жизни он не слышал, чтобы облако можно было прясть! А может, и правда можно — кто его знает! Ведь здесь не деревня, здесь лес.
Алёнушка дала ему горячей каши с маслом, налила чаю.
— Как хорошо, Шурка, что ты к нам пришел, — сказала она, — а то мне здесь одной оставаться всегда, знаешь, как скучно было!
Шурка ходил по избе. Любовался узором из еловых веток, которыми Аленушка украсила стены. Разглядывал маленький шкафчик-поставец[3] с резной дверцей и резную полочку для посуды. А изо всех окон в голубые проталинки глядел на Шурку молчаливый заснеженный лес. Шурке казалось, что он даже сквозь стены слышит его глухую студеную тишину.
И вот снова вспомнился Шурке свой дом, вспомнилась мать, сестра Ксёна, товарищи… И печаль схватила за сердце. Где они теперь? У немцев в плену. Где их деревня, их дом? Немцы разграбили и сожгли.
И совсем было повесил, голову Шурка, но Алёнушка поглядела на него, бросила веретено.
— Одевайся, Шурка! Пойдем со мной по воду! Я тебе заколдованную елку покажу!
— Заколдованную? — удивился Шурка. — Как это — заколдованную?
— А вот так. Ее лесные звери под Новый год наряжали.
