Лепта - [6]

— Слыханное ли дело — подняться на государя императора. Ведь он помазанник божий.

«Божий» — дьякон пропел в полный голос, будто в церкви был.

— Александр, идем! — Гриша тянул Сашу за рукав. Теперь возле них толпа поредела. Они бросились на Офицерскую. Господи, скорее бы домой.

Куда там скорее… Всюду стояли, шли, ехали к Сенатской площади войска. Они перегораживали улицы, их приходилось подолгу пережидать. У Саши сердце замирало: дома волнуются, ждут его, а он до ночи не доберется. Они с Гришей так и шли не разнимая рук. У Саши родимое пятнышко прапорщика не выходило из головы. «Бунтовщик, бунтовщик-прапорщик. Как же он против государя решился? — вдруг подумалось ему. — Ведь он погибнет. Они все погибнут — и московцы, и гренадеры. У царя вон сколько войска».

Наконец, когда уже приблизились сумерки, они вырвались к Неве у Английской набережной, спустились и пошли по льду. Когда были на середине реки, до них долетел странный звук — будто где-то вблизи уронили на землю большой лист железа. Лист этот громыхнул, падая, потом громыхнул еще несколько раз, укладываясь на земле. За ним уронили новый железный лист, и он опять долго гремел, пока опять не улегся.

— Пушки! — сказал Гриша. Они оба тотчас остановились, вглядываясь направо. Там, откуда доносился пушечный гул, видны были черные фигурки солдат, бегущих с площади. «Это бунтовщики… Значит, бунт не удался, не удался», — понял Саша.

Пушечный гром снова потряс воздух. На льду Невы среди бегущих выросли белые фонтаны воды. Река, будто в ледоход, загудела. Это гудение отдалось под ногами.

Саша и Гриша поскорей выбрались на берег — и домой. В Академии — переполох, суета, страх. Они боком-боком, потихоньку — каждый к себе — разошлись. Саша осторожно толкнул свою дверь. Она распахнулась, навстречу перепуганные и — вместе — радостные голоса:

— Пришел!

— Саша! Ты жив, мой мальчик!

— Александр! Как ты долго не был!

Обступили Сашу, затеребили, задергали. Саша обвел взглядом родных. Катя и Маня зареванные, батюшка все еще в парадном профессорском мундире — он изо всех сил старается держаться спокойно, а в глазах слезы.

Дома! Как славно, как хорошо дома! — Саша вдруг ослаб, он отстранил Катю, подошел к отцу и прижался к нему, не стесняясь.

— Батюшка! Ах, вы бы видели!

— Полно Александр, успокойся, ты дома.

— Они же голодные, целый день ни крошки во рту! — вмешалась Арина. Саша удивленно посмотрел на нее. Что она говорит? До еды ли?

Подбежал Сережа, Саша подхватил его на руки.

— Душа моя!

Сережа обнял его за шею крепко. Неужто что-нибудь понимает?

За окнами мастерской мелькали тени бегущих людей, вдруг раздался глухой удар в двери Академии, еще один удар, крики донеслись. Саша невольно оказался у окна.

По набережной бежали солдаты-бунтовщики, во весь опор гналась за ними конница с саблями наголо. Вот настигнут один солдат, сверкнула сабля, и солдат, спотыкаясь, оступаясь, хватая воздух руками, упал. Потом пополз, торопясь, к окнам, вдруг затих. Саша втянул голову…

— Александр! Ты не должен смотреть! — Андрей Иванович оттащил Сашу от окна. — Ты не должен, не должен. — Это «не должен» повторялось у него само.

— Я видел, я видел! Он как махнет, как заблестит, — вдруг зачастил возбужденно Сережа. — Это император? Да?

— Сережа! — Саша опомнился, он вдруг увидел себя с Сережей на руках, бледного отца, тянущего его от окна. Он опустил Сережу на пол.

— Батюшка, батюшка, я… там… — у него зубы стучали. Андрей Иванович увел Сашу в мастерскую, где сидели уже на диванчике перепуганные Катя и Маня.

— Прошу тебя, Саша, прошу тебя…

Саша показал на окно:

— Я боюсь…

— Молись, Александр. — Андрей Иванович заговорил привычно: — Господи, помилуй нас!

— Да, да, батюшка, да! — Саша подхватил молитву. — Господи, помилуй, господи, помилуй…

В это время увидел он недописанную отцом голову Иуды с безумными, как ему показалось, от ярости глазами. Саша отшатнулся.

— Что это, батюшка?

— Молись, Саша, молись, — повторил Андрей Иванович. — Наше спасение в молитве.

Только через час стихли у Академии топот, крики. Но все казалось, что кто-то скребется за окном, стонет. Подойти посмотреть — страшно.

На Неве зажглись костры. Отблески их пламени прыгали по стеклам окон, освещали напряженные лица сестер и батюшки.

Андрей Иванович запахнул окна шторами… На его веку это был уже четвертый император. Великий князь Николай был первым, кто восходил на престол при помощи пушек. «Не будет это царствование благополучным, — думал он, — не будет от него России пользы». Отчего-то вдруг появилось предчувствие беды, которую обрушит новый царь и на него, на его семью…

Утром, к девяти часам, Андрей Иванович и Саша были в академической церкви, где, как и вчера, собрались профессора и воспитанники Академии.

Теперь впереди профессоров стоял президент Алексей Николаевич Оленин. Он был низенький, неприметный внешне, но бросалась в глаза его голубая кавалерия и звезда святого Станислава на отвороте фрака.

Отец Иоанн, одетый по-вчерашнему{15} торжественно, оглаживая свою черную бороду, громогласно возглашал клятвенное обещание государю императору.

Саша во все глаза глядел на профессоров, на воспитанников. Что же это? Да был ли вчерашний день? Была ли стрельба, и пушки, и сеча под окнами? Может, это дурной сон?..