Лепта - [7]

Федор Иордан шепнул ему:

— Я думал, Академию разломают. В третий этаж ядро попало…

Саша кивнул. И стал повторять за отцом Иоанном:

— …обещаюсь и клянусь всемогущим богом перед святым Евангелием в том, что хочу и должен его императорскому величеству, своему истинному и природному всемилостивейшему великому государю императору Николаю Павловичу, самодержцу всероссийскому, и его императорского величества всероссийского престола наследнику, его императорскому высочеству великому князю Александру Николаевичу, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови…

Саша смотрел на праотцев, торжественно и умиленно вторивших протоиерею Иоанну, на президента, благостно кивающего вслед каждому слову клятвенного обещания, и вдруг осознал, что это он — Саша Иванов — присягает новому царю, который стрелял вчера из грозных пушек… Ему стало страшно.

Саша вышел из церкви, когда все окончилось, и сейчас же подался на улицу. На Неве были еще видны следы костров, проруби. Возле них рыжие пятна… крови. Саша пошел было к реке, но его остановил солдат-часовой.

— Проходите, тут нельзя.

Рассвет уж наступил. Где-то под Петербургом горели леса, и небо затянуло тяжелым свинцовым дымом. Саша с тревогой посмотрел на этот дым, на памятник Петру Великому, возле которого вчера были толпы, и поскорее вернулся в Академию…

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Не ослушался Саша батюшки — Андрея Ивановича: взял для программы на Большую золотую медаль трехфигурную композицию — сюжет из истории Иосифа Прекрасного. С утра до позднего вечера не выпускал он из рук палитры и кисти. Из мастерской носа не высовывал. Устанет с натурщиками работать, пишет образа для церквей — у батюшки заказов не счесть — или бежит в другую комнату помочь зятю Андрею Сухих, никак он не закончит своего Одиссея. А выпадет свободная минута, в Библии вычитывает подробности, которые пригодятся в картине «Иосиф, толкующий сны».

Что вокруг происходило — об этом лучше не думать! Но как не думать? Он шарахался от каждого стука в дверь, от всякого громкого голоса.

Он все, все знал, все слышал: что арестовано пол-Петербурга, что Петропавловская крепость забита бунтовщиками, что в Зимнем день и ночь идут допросы, следствие. Арестованные — цвет общества. Какие имена называют — князь Трубецкой, князь Оболенский, князь Одоевский. Сам царь допрашивает заговорщиков.

Чем все кончится? Что будет? Почему бунтовщики не хотели никакого царя, ведь он — помазанник божий? От всех этих вопросов голова шла кругом.

Делил в эти дни с Сашей затворничество брат Сережа. Нет у Саши другого такого восторженного поклонника и почитателя и нет другого такого благодарного слушателя. О чем же ему рассказать? Конечно, об Иосифе Прекрасном. Наверное, как раз в Сережином возрасте Саша сам впервые узнал эту историю от батюшки, с тех пор и помнит и любит Иосифа, сострадает ему.

Несправедливо поступили с Иосифом братья: продали его в рабство, потому что отец Иаков одевал любимого сына в цветные одежды. Отцу братья сказали, что Иосифа разорвали дикие звери…

— Так нельзя делать! — сказал Сережа гневно. — Нельзя!

Жестокой к Иосифу была и жена Патифара, египетского военачальника, у которого юноша Иосиф стал домоправителем…

— Что сделала Женапатифара? — так Сережа воспринял ее имя.

Из-за «Женыпатифара» Иосифа отвели в темницу. И вот там, в темнице, куда он был заключен вместе с двумя приближенными фараона: хлебодаром и виночерпием, открылось его умение толковать сны. Узникам приснились сны, по которым — слушаешь, Сережа? — Иосиф угадал их судьбу. Хлебодару он предсказал смерть, а виночерпию — жизнь и благоденствие. Так и случилось, фараон помиловал виночерпия. Потом Иосиф разгадал сны фараона… И фараон сделал Иосифа правителем Египта. Вот когда Иосиф мог отомстить братьям: в голодную пору они не раз приходили в богатый Египет. Однажды слуги Иосифа подложили в мешок младшему брату Вениамину драгоценную чашу, а потом «нашли» ее там. Братья опозорены… Когда их горе и отчаяние достигли предела, Иосиф простил их…

— Вот! Правильно! — рассудил Сережа. Саша улыбнулся. Братцу невдомек, в каком состоянии Саша находится. Сережа рядом с холстом, на котором едва прорисованы фигуры будущей картины об Иосифе, выглядит комариком. Размер холста Саша заказал вровень брюлловской картине «Явление Аврааму трех ангелов». На большого мастера равнялся. Но разве может он с такой махиной почти в два человеческих роста справиться?

Неожиданно застучали в дверь — нетерпеливо, требовательно. Саша открыл. На пороге — Григорович. Задыхаясь от быстрой ходьбы, выговорил:

— Государь будет в Академии! К двум. Сейчас половина. Поспешите привести себя в порядок. Идем встречать коляску.

Как это — встречать коляску? Ведь это государь, а не квартальный надзиратель. Впрочем, что рассуждать — велено, стало быть, выполняй. Взял Сережу за руку и быстрехонько — домой.

Дома Саша сразу попал в руки Маняше. Никто не умеет так ловко взбить ему кок. Подошла матушка, внимательно оглядела Сашу: хорошо ли смотрится подпирающий подбородок белый галстук, ладно ли сидит фрак? Перекрестила: