Лепет - [2]
Шрифт
Интервал
от того, кто первым из нас умрет.
Тот, кто первым умрет, заслужит себе охов-ахов,
породит в нескольких душах несколько смертных страхов,
по большому счету, каждый сам за себя.
Даже за тех, кого любишь, как никого другого,
мысль о ком не оставит в покое,
в горе, в радости не исчезнет,
ты не ляжешь ни в гроб, ни на одр болезни.
Разве только замолвишь слово.
Перед той, которая нас запирает
в этом мире, помешивает, вынимает
готовенькими или полусырыми, не балуя слишком.
Все мы варимся здесь под одной крышкой.
«Здесь был пустырь. Семнадцатиэтажку…»
Здесь был пустырь. Семнадцатиэтажку
на нем поставили, как коробок, потом.
В ней дети чьи-то выросли. Она же
стоит еще все будто на пустом.
Не заросло. И край остался краем.
Его я чувствую, хотя меня
здесь не было, когда пугали лаем
собачьи стаи воздух пустыря.
От новой стройки за ж/д путями
разносятся удары. Будет дом.
Их звук летит над здешними местами
и мерой гулкости исследует объем
пространства. Он слетает на поверхность
пруда, вокруг которого с тобой
по воскресеньям ходим и, наверно,
не раз пройдем и летом, и зимой.
Здесь перед тем, как в храм нести к причастью,
катаем сына мы в коляске, не спеша.
Здесь мы врастем неповторимой жизни частью.
Здесь наша жизнь уже почти прошла.
Ночь
Как холодно бежали облака,
и как ребенок мой, проснувшийся в тревоге,
оранжевые фонари дороги
увидев, замер на моих руках;
как мы стояли у открытого окна:
в прозрачном воздухе острее были грани
высотных освещенных зданий,
и только черная листва была темна;
подъездов лестничная пустота
светила в каждом доме ровной строчкой,
и самолет невидимый взлетал,
мигая красной точкой, —
все это было Божий дар, ему и мне,
и мы одновременно жили,
как будто в этой синей глубине
нас отпустили и благословили.
«…в остальном тишина. Рост растений и ток воды…»
…в остальном тишина. Рост растений и ток воды.
И в воде оплывают облачные гряды.
Только тем и бывает нарушен порой покой,
что кулик-невелик пролетит над самой водой.
По пологому берегу отмели и песок,
на обрывистом — сосны, солнце в левый висок.
Мы плывем, берега плывут, и вода течет,
и петляет река, повторяется поворот.
Сколько я не видала в мире других чудес,
и тропических пляжей, и южных ночных небес —
хоть бы глазом одним, проездом, пролетом хоть…
Но увидеть иные места не привел Господь.
Значит, здесь мне и быть, и во всю мою душу глядеть.
Голубым и зеленым глазницы свои заливать.
На равнинной земле родиться и умереть.
Здесь мне после опочивать.
Тем и дорог запах хвои лесной, смолы
и журчанье реки о поваленные стволы,
что возьмет с собой их образ моя душа,
когда тело не сможет ни слышать уже, ни дышать.
(Река Пра, Мещерский заповедник.)
Смоленское кладбище
Зелены листы,
небеса чисты.
Покупаешь крест из берёсты.
Грош цена — носи.
Только попроси.
Как Его прощение просто!
В стену лбом стоять —
камень холодит,
как рукой снимает горячку.
Крест берестяной
купишь себе сам,
«сердце чисто» будет на сдачу.
Голова пуста,
колет береста,
косточки лежат — не проснутся.
Чёрные оградки,
не могилки — грядки,
у ворот на них обернуться.
Путь тебе знаком,
до метро пешком,
ветер отрезвляюще жёсток.
Крест из бересты.
Это снова ты.
Что же ты застыл? — перекрёсток.
II
«Здравствуй, моя любовь, благоденствуй…»
Здравствуй, моя любовь, благоденствуй.
Как ты здесь оказался, спустя семь лет с половиной?
У того же балкона стоишь, будто в окно вошел.
Мне в тебя не поверить.
Видишь, и правда, жизнь оказалась длинной.
Кто из нас в следующий раз придет к другому с повинной?
Я уже не знаю, грешно это или смешно.
Я забыла, что ты есть на свете, но
в разговорах невольно и невзначай
я, случалось, копировала твою мимику и интонации.
Странная жизнь. В ней есть перегоны и станции.
В ней забудешь начало, не дочитав до конца.
Но сквозь черты и резы на всех страницах
проступают черты твоего лица.
Здравствуй, моя любовь, благоденствуй.
Жизнь оказалась длинной. Спустя семь лет
ты стоишь, источая прозрачный свет,
смотришь на синюю ночь, на лицо Вселенной,
ты живыми глазами впускаешь ее в себя,
и становишься в ней нетленным.
я люблю тебя
небо светает
И не ты ли из головы моей вышедший
сон, который к утру забыть?
Эта ночь через минуту растает.
Ты рассеешься, может быть.
«Поселится один внутри другого…»
Поселится один внутри другого,
и будут временами говорить.
Который час? Ответит: Полшестого.
То посмеется, то подскажет, то пошутит,
Посмотрит молча, может быть.
За годы в облике ничто не изменится.
Не постареет, и волос не пострижет.
И встреча первая все будет длиться, длиться.
И это время не пройдет.
«Зреет годами…»
Зреет годами,
случается в одночасье.
Нет между нами
больше ни ссор, ни истерик.
Я ничего не требую.
Ты не властен
ни над горем моим, ни над счастьем.
Мы, вероятно, увидим Америку,
но время и место
не совпадут.
Ноги мои побредут
по тресковому мысу,
утопая в песке по косточку.
Ты, наверное,
разведешь разговоры в Денвере
или в форточку
будешь в Москве покуривать, как сейчас.
Но ничто не излечит нас.
Вода и воздух
1.
Разум кодирует опыт в образы,
режиссирует сны.
Каждый год я не верю, что доживу до весны.
Я ныряю в целебный сон, как в спасительный дом —
ты живешь, как живой, в нем.
В этом мире всегда есть море, и я плыву.
Море, бывает, топит меня,
а потом баюкает, как щепочку, на плаву.