Леопард - [20]

Раздался стук в дверь.

Мими, лакей, вошел с опаской.

— Падре Пирроне просит разрешения тотчас же видеть ваше превосходительство. Он ждет здесь, рядом, когда ваше превосходительство выйдет из ванной.

Князь был застигнут врасплох: если случилась беда, лучше узнать о ней сразу.

— Нет, впустите его сейчас же.

Дон Фабрицио был встревожен поспешностью падре Пирроне; отчасти по этой причине, отчасти же из уважения к его духовному сану он торопливо вылез из ванны, чтобы успеть набросить на себя халат, прежде чем войдет иезуит. Однако ему не повезло: падре Пирроне появился как раз в ту минуту, когда он, не будучи более укрыт мыльной пеной и не успев еще облачиться в халат, возвышался посреди ванной в чем мать родила, подобно Геркулесу, с той лишь разницей, что от тела его шел пар, а с шея, рук, живота и бедер ручейками стекала вода, омывавшая его, подобно тому, как Рона, Рейн, Дунай и Адидже пересекают и омывают альпийские горные цепи. Вид князя в костюме Адама был для падре Пирроне зрелищем незнакомым: привыкнув, в силу таинства исповеди, к обнаженности человеческих душ, он был значительно менее искушен по части обнаженных тел, — вот почему иезуит, который, скажем, и глазом не повел бы, выслушав на исповеди признание в кровосмесительстве, испытал сейчас смущение при виде вполне невинной оголенности титана. Пробормотав извинение, он стал было пятиться назад, но дон Фабрицио, рассерженный, что не успел вовремя накинуть халат, естественно, излил свое раздражение на него.

— Не глупите, падре Пирроне, лучше дайте мае халат и, если вас не затруднит, помогите мне обтереться.

И сразу же в памяти возник один из прошлых споров.

— Послушайте меня, падре, примите и вы ванну. Довольный тем, что смог дать совет чисто гигиенический тому, кто читал ему столько моральных наставлений, князь успокоился. Верхним краем наконец полученного им халата он обтирал волосы на голове, усы и шею, в то время как пристыженный падре Пирроне другой полой халата тер ему ноги.

Но вот вершина и склоны горы были сухи.

— Теперь присядьте, падре, и объясните, почему вам столь поспешно понадобилось беседовать со мной.

Покуда иезуит усаживался, князь собственноручно обтирал некоторые наиболее интимные места.

— Дело в том, ваше превосходительство, что на меня возложена деликатная миссия. Одна персона, в высшей степени вам дорогая, открыла мне свое сердце и поручила ознакомить вас с ее чувствами, быть может понапрасну надеясь, что уважение, которым я польщен…

Колебания падре Пирроне растворялись в фразах, которым не было конца.

Дон Фабрицио потерял терпение.

— Падре, скажите же, о ком идет речь? Княгиня?

Поднятая рука князя, казалось, кому-то угрожала на самом деле он вытирал у себя под мышками.

— Княгиня устала, она спит, и я не видел ее. Речь идет о синьорине Кончетте. — Пауза. — Она влюблена.

Сорокапятилетний мужчина может — считать себя молодым до той минуты, пока не обнаруживает, что его дети вступили в возраст любви. Князь внезапно ощутил, что постарел; он позабыл о милях, которые пробегал на охоте, о возгласе «Иезус Мария», вызванном у жены, о собственной свежести после столь долгого и мучительного путешествия. Вдруг он увидел себя в образе седого человека, сопровождающего стайку внуков, которые верхом на козах катаются по парку Виллы Джулия.

— А почему эта дура решила рассказать об этом вам? Почему ко мне не пришла? — Он даже не спросил, в кого она влюбилась, — не к чему было спрашивать.

— Вы, ваше превосходительство, слишком хорошо прячете любящее отцовское сердце под личиной властности. Бедняжка, естественно, совсем оробела и прибегла к преданному духовнику семьи.

Дон Фабрицио, фыркая, надевал длинные-предлинные кальсоны; он предвидел долгие объяснения, слезы, словом, бесконечные неприятности. Эта жеманница испортила ему первый день в Доннафугате.

— Понимаю, падре, понимаю. Вот только меня здесь никто не понимает. В этом вся беда. — Он продолжал сидеть на табурете, капельки воды, как жемчуг, дрожали на светлых волосах его груди. Ручейки змеились по кирпичному полу, комнату наполнил молочный аромат отрубей, миндальный запах мыла, — Итак, что же я, по-вашему, должен на это сказать?

В комнатке было жарко, как в печке; пот прошиб иезуита, и он, исполнив поручение, хотел уйти, но чувство собственной ответственности удерживало его.

— В глазах церкви стремление создать христианскую семью заслуживает всяческого поощрения. Присутствие Христа на бракосочетании в Кане…

— Не станем распространяться. Поговорим об этом браке, а не о браке вообще. Дон Танкреди высказал точные намерения. Когда это было?

Падре Пирроне пять лет пытался обучать мальчика латыни; семь лет он терпеливо выносил его насмешки и капризы; как и все, он находился под чарами его обаяния. Но поведение Танкреди во время недавних политических событий оскорбило его, старая привязанность боролась с новой обидой. Теперь он не знал, что ответить.

— Предложения в подлинном смысле слова не было. Но у синьорины Кончетты на этот счет нет сомнений: знаки внимания, взгляды, брошенные на лету слова — все это теперь стало повторяться чаще, все убеждает нашу невинную девушку; она верит, что любима, но, будучи послушной, почтительной дочерью, хочет через мое посредство узнать, что надлежит ей ответить, если предложение последует. Она предвидит его неизбежность.