Леопард. Новеллы - [87]

– Синьорина, три-четыре дня в капелле нельзя будет совершать богослужений, но я сам позабочусь о том, чтобы как можно скорее она была снова освящена. Полагаю, что Мадонна Помпейская имеет все основания занять место картины над алтарем, а та, в свою очередь, сможет пополнить ряд прекрасных произведений искусства, которые я видел, проходя по вашим гостиным. Что до реликвий, то я оставляю здесь своего секретаря падре Паккиотти, человека весьма сведущего: он изучит все документы и сообщит вам результаты своих исследований. Прошу отнестись к его решениям как к моим собственным.

Он милостиво разрешил всем присутствующим поцеловать свой перстень и с трудом поднялся в карету.

Экипажи кардинала и его небольшой свиты еще не успели скрыться за поворотом к вилле Фальконери, когда Каролина, сверкая глазами, процедила сквозь зубы:

– По мне, этот папа – самый настоящий басурманин.

Катерине стало дурно, и ей давали нюхать эфир. Кончетта спокойно беседовала с доном Паккиотти, который в конце концов согласился выпить кофе с бисквитом.

Подкрепившись, священник получил ключ от ящика с документами и попросил разрешения удалиться в капеллу, предварительно вынув из своей сумки молоточек, пилку, отвертку, лупу и два карандаша. Он прошел курс Ватиканской школы палеографии и был к тому же пьемонтцем, так что работал тщательно и потому долго. Слуги, проходившие мимо дверей капеллы, слышали удары молоточка, скрип винтов и пыхтение. Когда через три часа он вышел, сутана его была в пыли, руки черные, но безмятежное выражение лица и глаз за очками говорило о том, что он доволен проделанной работой. В руке он держал плетеную корзину из ивовых прутьев.

– Я позволил себе воспользоваться этой корзиной, чтобы сложить в нее то, что забраковал, – объяснил он. – Могу я поставить ее здесь? – И он поставил в угол свою тару, доверху наполненную разорванными бумагами, табличками, коробочками с костями и хрящами. – Рад сообщить вам, что обнаружил пять несомненно подлинных и достойных почитания реликвий. Остальные там. – И он указал на корзину. – Вы не скажете, синьорины, где бы я мог почиститься и помыть руки?

Пять минут спустя он вернулся, вытирая руки большим полотенцем, на краю которого плясал красный вышитый леопард.

– Простите, я забыл сказать, что аккуратно сложил все рамки на столе в капелле. Среди них есть очень красивые. – Он собрался уходить. – Мое почтение, синьорины.

Катерина отказалась целовать ему руку.

– А что нам делать с тем, что в корзине?

– Все, что угодно, синьорины. Можете оставить у себя, можете выбросить в мусорную яму: они не представляют никакой ценности.

Кончетта хотела приказать, чтобы подали карету, но он отказался:

– Не нужно, синьорина, не утруждайте себя, я пообедаю у ораторианцев, это отсюда в двух шагах. – И, уложив свои инструменты в сумку, он удалился легкой походкой.

Кончетта ушла в свою комнату; ею овладело безразличие, у нее было такое чувство, что она живет в знакомом, но чужом мире. Этот мир больше не посылал привычных импульсов, он состоял из застывших форм. Портрет отца представлял собой лишь сколько-то квадратных сантиметров холста, а зеленые сундуки – сколько-то кубометров дров. Через некоторое время ей принесли письмо. На конверте с черной каймой была вытиснена корона.

Дорогая Кончетта, я узнала о визите его преосвященства и радуюсь, что часть реликвий удалось спасти. Я похлопочу о том, чтобы первую мессу в заново освященной капелле отслужил монсиньор викарий, – думаю, он не откажется. Сенатор Тассони завтра уезжает, он надеется, что оставил по себе bon souvenir[136]. Скоро приеду повидаться, а пока что нежно обнимаю тебя, Каролину и Катерину. Твоя Анджелика.

Она ничего не могла с собой поделать, в душе была пустота. Только чучело в углу пробуждало смутное раздражение. Это становилось невыносимо: даже бедный Бендико вызывал горькие воспоминания. Она позвонила в колокольчик:

– Аннетта, мне надоел запах псины. К тому же шерсть собирает слишком много пыли. Унесите эту собаку прочь, выбросьте ее.

Когда чучело уносили, стеклянные глаза посмотрели на нее с кротким укором вещей, от которых избавляются, отказываются навсегда. Еще несколько минут – и то, что осталось от Бендико, было выброшено из окна и очутилось в углу двора, куда каждый день наведывался мусорщик. В полете фигура Бендико на мгновение ожила: казалось, в воздухе пляшет четвероногое существо с длинными усами и угрожающе поднятой правой передней лапой.

И все упокоилось в горстке серого праха.

Приложения

Послесловие Джоаккино Ланцы Томази

Полемика насчет подлинности текста «Леопарда», проникшая в печать, не утихла даже после издания, «соответствующего рукописи 1957 года», вышедшего у «Фельтринелли» в 1969-м и постоянно переиздаваемого. Здесь не место вдаваться в эти проблемы, однако стоило бы перепечатать «Леопарда», исправив отступления от рукописи, замеченные филологами (таких исправлений насчитывается всего 49). К тому же в последние годы были найдены различные автографы, относящиеся к «Леопарду», которые обогатили бы настоящее издание.

Опираясь на эти находки, я могу подтвердить порядок следования различных отрывков романа. В частности, следует отметить, что около двух третей правки в машинописном экземпляре, полученном из рук самого автора, были перенесены в рукопись 1957 года. Таким образом, настоящее издание является окончательно выверенным текстом «Леопарда», который оставил нам Джузеппе Томази.