Леопард. Новеллы - [43]

– Дон Калоджеро, не будем подтасовывать карты. Не забывайте, что вы пришли сюда по моей просьбе. Я хотел сообщить вам, что получил вчера письмо от племянника. Он признается в любви к вашей дочери, в любви… – тут князь на мгновение запнулся, потому что нелегко порой бывает лгать под буравящим тебя взглядом, но именно таким взглядом смотрел на него мэр, – о силе которой я не догадывался, и в конце письма поручает мне просить у вас руки синьорины Анджелики.

Дон Калоджеро продолжал оставаться невозмутимым, тогда как падре Пирроне из специалиста по перекрытиям превратился в мусульманского святого – соединил руки в замок и крутил большими пальцами то в одну, то в другую сторону, демонстрируя фантазию истинного хореографа. Неизвестно, сколь долго продолжалось бы молчание, если бы князь не потерял терпение.

– Теперь, дон Калоджеро, настала моя очередь спросить: а каковы ваши намерения?

Мэр, не отрывавший глаз от оранжевой бахромы, которой было оторочено понизу кресло князя, прикрыл их рукой, а когда отнял руку, глаза уже были обращены на дона Фабрицио и смотрели простодушно-удивленно, словно он успел за секунду их подменить.

– Простите, князь! – По внезапному исчезновению из обращения к нему «вашего сиятельства» дон Фабрицио понял, что все в порядке. – Как видите, приятная неожиданность лишила меня дара речи. Но я современный отец и смогу дать вам окончательный ответ лишь после того, как поговорю с моим ангелом, с утешением моей жизни. Впрочем, я умею пользоваться священными правами отца и знаю, что происходит в сердце и в мыслях Анджелики, а потому могу сказать вам, что на любовь дона Танкреди, которая всем нам делает честь, моя дочь отвечает взаимностью.

У дона Фабрицио отлегло от души. Да, он проглотил унижение, и во рту было противно, как будто он проглотил жабу; прожеванные голова и кишки спускались по глотке, и оставалось разжевать лапки, но это уже пустяк в сравнении с остальным, главное сделано. Он почувствовал освобождение и одновременно прилив нежности к Танкреди: дон Фабрицио представил себе, как засияют прищуренные голубые глаза, читая благоприятный ответ, представил или, лучше сказать, вспомнил первые месяцы после женитьбы по любви, когда безумие и акробатические причуды страсти лощит и поощряет сонм ангелов, хотя и удивленных, но доброжелательных. Заглядывая в будущее, он видел, как раскроются при обеспеченной жизни таланты племянника, которому отсутствие денег подрезало бы крылья.

Он встал, подошел к не ожидавшему ничего подобного дону Калоджеро, поднял его с кресла и прижал к груди, так что ноги мэра повисли в воздухе. Эта сцена, произошедшая в глухой сицилийской провинции, стала своеобразным повторением одной японской гравюры: гигантский фиолетовый ирис с повисшей на нем большой щетинистой мухой.

«Это никуда не годится, – подумал князь, когда ноги дона Калоджеро коснулись пола. – Надо будет подарить ему пару английских бритв».

Падре Пирроне перестал крутить большими пальцами, встал и пожал князю руку:

– Я разделяю радость вашего сиятельства и молю Господа благословить этот брак.

Дону Калоджеро он не сказал ни слова – только дал пожать кончики своих пальцев. Затем постучал по стеклу висящего на стене барометра: давление падало, предвещая плохую погоду. Он вернулся в угол, сел и открыл молитвенник.

– Дон Калоджеро, – говорил между тем князь, – любовь этих двух молодых людей – единственная гарантия их будущего счастья, мы с вами это понимаем. Но нам, людям в возрасте, приходится заботиться и о многом другом. Нет смысла напоминать вам, насколько знатен род Фальконери, вы это и без меня знаете: Фальконери ступили на землю Сицилии вместе с Карлом Анжуйским, они процветали при арагонских и испанских королях, а также, если позволительно упоминать их в вашем присутствии, при Бурбонах, и я уверен, этот род будет процветать и при новой династии, при Божьей милостью королях с континента. Фальконери были пэрами королевства, испанскими грандами, рыцарями ордена Сант-Яго де Компостела. – У князя никогда нельзя было понять, иронизирует он или что-то путает. – Если они захотят, им достаточно будет только пальцем пошевелить, чтобы стать кавалерами Мальтийского ордена: на улице Кондотти[91] состряпают для них грамоты быстрее, чем булочки с изюмом, по крайней мере, так обстояло дело до сегодняшнего дня. – На этот низкий вымысел можно было не тратить времени, поскольку дон Калоджеро никогда не слышал ни о мальтийских рыцарях, ни об их ордене – ордене Святого Иоанна Иерусалимского. – Я уверен, – продолжал князь, – что своей редкой красотой ваша дочь еще больше украсит старинное родовое древо Фальконери и в добродетели не уступит праведным княгиням, последняя из которых, моя покойная сестра, непременно пошлет с небес свое благословение новобрачным. – Тут дон Фабрицио снова растрогался, вспомнив свою дорогую Джулию, несчастную мать Танкреди, страдавшую от безумных выходок мужа, в жертву которому она принесла жизнь. – Что до мальчика, вы его знаете, а если б не знали, я мог бы всецело поручиться за него. У него тонна достоинств, и не я один так считаю, не правда ли, падре Пирроне?