Леон и Луиза - [51]
Случайно вблизи Леона опять оказался тот же молодой коллега, которого он расспрашивал месяц назад.
– Что тут происходит?
– А что тут может происходить, – буркнул тот, пожимая плечами. – Немцы поймали баржу.
– Только эту одну?
– Вторая улизнула в Роан.
– А эта что?
– Она села на мель.
– Где?
– В Баньо-сюр-Луан, у Фонтенбло.
– Так близко?
– Перед ним взорвалось судно с боеприпасами и загородило реку. Наши люди замаскировали её под деревьями и кустами, насколько было возможно, но немцы её нашли. Что делать, баржу не скроешь, она всегда остаётся на воде. Она не может удирать огородами или улететь.
– Однако удивительно, что немцы так хорошо знают нашу систему каналов.
– И груз наших барж.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. А ты что хочешь этим сказать?
– Тоже ничего.
Колокола Нотр-Дама как раз пробили половину девятого, когда на набережную Орфевр подъехала чёрная машина с ведущими передними колёсами префекта полиции. Слева вышел сам Роже Ланжерон, справа рослый молодой человек в горчично-коричневой шляпе и горчично-коричневом плаще, с красной нарукавной повязкой и в очках без оправы, которые придавали его круглому, гладко выбритому лицу сходство с дружелюбно-близоруким гимназистом. Он общительно примкнул к стоящим вблизи мужчинам, протянул им коробку своих сигарет и снова спрятал её в карман плаща после того, как никто не захотел угоститься. Тем временем префект полиции с мегафоном вскочил на подножку своей машины.
– Господа, я прошу вашего внимания. Спецзадание для всех служащих Судебной полиции в соответствии с законами военного времени. Противозаконно вывезенные из бюро 205 документы снова должны быть возвращены на положенное место. Все имеющиеся в наличии мужчины образуют двойной ряд от парапета набережной по лестнице Ф до бюро 205! Поспешите, время поджимает!
Ропот прошёл по толпе, мужчины не сразу отбросили окурки. К преувеличенной спешке они больше не видели повода, поскольку немцы были не на подходе к городу, а давно уже здесь. Постепенно и без удали они сформировали из чёрно-серой массы шляп и плащей требуемый двойной ряд. Казалось, можно было почувствовать на ощупь их недовольство тем, что ту же работу, которую они уже проделали в июне, теперь надо делать в обратном порядке; на каждый шаг, на каждое движение им теперь требовалось в три-четыре раза больше времени, поэтому возврат карточек на место, хотя их было теперь вдвое меньше, чем тогда, длился чуть ли не вдвое дольше, чем эвакуация. В бюро 205 за большим письменным столом сидели префект полиции Ланжерон и мужчина в жёлтом плаще, они открывали то одну, то другую коробку, констатируя, что документы сильно повреждены. На барже за время её месячного отсутствия в них угнездились водяные крысы, жучки и черви, сквозь щели корпуса проникала вода. Во влаге летней погоды чернила расплылись, бумага набухла, дерево и картон расклеились. Ещё до обеденного перерыва Ланжерон и молодой немец приняли решение весь материал, все три миллиона картотечных карточек и единиц хранения переписать и упорядоченно разложить по новым картотекам и подвесным регистраторам, которые министерство информации поставит сюда в недельный срок.
Но вот только расчёт – даже самый поверхностный – показывал, что сто сотрудников бюро 205 не смогут справиться с этой работой в приемлемые сроки, потому что на каждого из них – наряду с обработкой ежедневных новых поступлений – приходилось бы по тридцать тысяч копий. Итак, сотрудники всех остальных отделений Судебной полиции получили распоряжение отставить всю свою работу, кроме неотложной, и приоритетно заняться копированием документов. Для Леона Лё Галля это означало, что ему придётся надолго отложить свою научную статью. Он запер свои записи и лабораторные дневники в шкаф и смирился с тем, что его профессиональное существование на обозримое время будет крутиться вокруг разбухших, волнистых карточек.
Время проходило быстро. Не успел Леон оглянуться, как промелькнули уже три недели за тем занятием, что он разбирал славянские фамилии и переносил их на белоснежные карточки, которые затем должен был укладывать в новенькие картотечные ящики. Vichnevski, Wyshnesky, Wysznevscki, Wishnefskij, Wijschnewscki, Vitchnevcky, Wishnefski, Vishnefskij, а к этому Аaron, Abraham, Achmed, Alexander, Aleksander, Aleksej, Alois, Anatol, Andrej, Andreji и Rue de Rennes, Rue des Capucins, Rue Saint-Denis, Rue Barbès, а также еврей, еврей, еврей, еврей, еврей, коммунист, коммунист, коммунист, коммунист, коммунист, масон, масон, масон, масон, цыган, анархист, извращенец, аморальный, безработный, алкоголик, агрессивный, шизофреник, нимфоманка, расово нечистый.
Леон предавался этой работе с отвращением, какое в последний раз испытывал в возрасте шестнадцати лет, когда его оставляли в школе после уроков и заставляли переписывать Вергилия, тогда как на шербургском пляже море прибивало к берегу интереснейшие предметы, – с той лишь разницей, что на сей раз штрафные работы воспринимались так, будто учитель сошёл с ума и приставил ему к виску дуло перезаряженного пистолета.
Притом что немцы, это Леон должен был признать, в личном общении проявляли изысканную вежливость. Каждый вечер перед окончанием службы мужчина в горчичном плаще совершал обход отделений
«Мистификатор, шпионка и тот, кто делал бомбу» – увлекательнейший роман современного швейцарского писателя Алекса Капю. Один из героев книги помог американцам сделать атомную бомбу, второй – начинающий художник – отправился со знаменитым Артуром Эвансом на раскопки Кносса и научился ловко воссоздавать старые фрески, что принесло ему немалый доход. А героиня романа, разведчица союзников в фашистской Италии, была расстреляна. Автор удивительным образом связывает судьбы своих героев между собой, украшая повествование множеством достоверных фактов того времени.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.