Ленинская идея совпадения логики, теории познания и диалектики - [8]

Если строго «эксплицировать» то понимание «мышления», из которого исходят, не отдавая себе в том строгого отчета, кантианство и следующий за ним позитивизм и неопозитивизм, то оно сводится к тому, что мышление — это способность, непосредственно обнаруживающая себя как способность проговаривать «про себя» или вслух все то, что происходит «в сознании», — в сфере созерцания, представления, воображения, памяти и т. д., — как способность, связанная с языком и в языке обретающая свое «наличное бытие».

Когда неопозитивисты сводят всю задачу логики к анализу языка и считают предметом логики только вербально-эксплицированные события в сознании и познании, они просто-напросто честно выдают тайну обрисованного понимания «мышления». Того самого понимания, которое Гегель как раз и разрушил без остатка, утверждая, что мышление обнаруживает себя (осуществляется, обретает «наличное бытие») не только в цепочках слов, но и в цепочках поступков, в цепочках действий, направленных непосредственно на «вещи», — а тем самым и в формах вещей, создаваемых и преобразуемых этими действиями.

Поэтому «логические формы» для Гегеля — это формы деятельности человека, обнаруживающие себя одинаково хорошо и в цепочках слов, и в цепочках умных поступков. Категория для него — это форма, равно определяющая схему того и другого. Она осуществлена одновременно как «Sache und Sage» — как «вещь» и «вещание», или точнее — как подвиг и сага, как быль [55] и былина, как реальное дело-действие человека и как сказание о делах былых.

Вот это-то и есть пункт, который радикально отделяет Гегеля от Канта и всего последующего кантианства в понимании мышления, логики. Дело в том, что Гегель был и остается единственным мыслителем до Маркса, который сознательно ввел практику в логику и, более того, ввел ее на правах критерия истины, критерия правильности тех операций, которые человек проделывает в сфере словесно-знаковой экспликации своих психических состояний.

Логика отождествляется у Гегели с «теорией познания» именно потому, что практика человека — чувственно-предметная реализация целей «духа» в естественно-природном материале — вводится как фаза в логический процесс, рассматривается как мышление в его внешнем обнаружении, в ходе проверки его результатов через непосредственный контакт с «вещами-в-себе», с вещами вне сознания и воли человека.

В.И. Ленин особенно тщательно следит за развертыванием мысли Гегеля в этом направлении. «Т. е. практика человека и человечества есть проверка, критерий объективности познания. Такова ли мысль Гегеля? К этому надо вернуться», — пишет он[11]. Вернувшись к этому несколько ниже, В.И. Ленин записывает вполне категорически: «…несомненно, практика стоит у Гегеля, как звено, в анализе процесса познания и именно как переход к объективной («абсолютной», по Гегелю) истине. Маркс, следовательно, непосредственно к Гегелю примыкает, вводя критерий практики в теорию познания: см. тезисы о Фейербахе»[12].

Выступая как «практический акт», мышление включает в свое движение сами вещи вне сознания, и в ходе этого акта оказывается, что «вещи-в-себе» подчиняются диктату мышления (мыслящего человека) и послушно движутся и изменяются по законам и схемам, продиктованным этим мышлением. Это и доказывает, что логические схемы — это схемы, по которым движется не только «дух», а и мир «вещей-в-себе», и вовсе не только «трансцендентальные» схемы психики, как постулировал Кант.

Следовательно, логика оказывается именно теорией познания также и этих вещей, а не только теорией самопознания духа. Вещи в их всеобщих, универсальных определениях поэтому и [56] представлены в логике именно как вещи, включенные в логический процесс, вовлеченные в него и вращающиеся по орбитам схем мышления.

По этой причине логика и оказывается не только наукой о чистых «трансцендентально-психологических» схемах протекания мышления, но и (и даже прежде всего) о тех схемах мышления, которые, как доказывает практика, являются одновременно и схемами движения вещей вне сознания и воли индивида. Мысль Гегеля именно в этом.

Формулируя «рациональное зерно» концепции Гегеля о предмете логики как науки, В.И. Ленин передает его так: «Логика есть учение не о внешних формах мышления, а о законах развития “всех материальных, природных и духовных вещей”, т. е. развития всего конкретного содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод истории познания мира»[13].

Такой формулировки, более того, такого понимания предмета логики у самого Гегеля нет. С ортодоксально-гегелевской точки зрения это определение, строго говоря, неверно, неточно — хотя бы уже потому, что у Гегеля нет и не может идти речи о законах развития «материальных вещей» как таковых, а, стало быть, и о законах развития, общих и миру материальных, и миру духовных вещей. По Гегелю, «развиваются» вовсе не вещи, а только понятия их, вещи в мышлении, вещи, представленные в логическом процессе.

Поэтому приведенная формулировка — это не просто переданная «своими словами» мысль Гегеля, а материалистически переработанная Лениным гегелевская мысль, или, другими словами, мысль Гегеля, представленная в ее рациональном содержании (которое для самого Гегеля отнюдь не было ясно).