Ленинградский проспект, Засыпушка № 5 - [11]

Так и заснула.

Теперь она его совсем не боялась. Бегала к нему, как в свою засыпушку № 5. И подумать только, за все время они ни разу не целовались даже.

Тамара решила подать заявление в заочный институт. Сначала думала на факультет журналистики: теперь мода такая - все идут в журналисты. Алик ее переубедил: "Иди в иняз. Я очень люблю иностранные языки".

Она написала заявление, побежала к Алику за учебником английского языка.

Он подошел к ней.

- Сначала давай поговорим.

- О чем?

- Так дальше продолжаться не может.

- Что - не может? - Она будто не понимала, а у самой туман в глазах сделался.

- Или - или! - сказал он требовательно.

- Что - или? - Она по-прежнему ничего не понимала.

- Или мы расстаемся, или женимся.

- Ах, вот как. Ты жаждешь со мной расстаться?

- Эх, Тамарка, - сказал он с печалью и сел на тахту, - и зачем я только тебя встретил?

Она тотчас перестала притворяться, села рядом с ним на гобелен, приказала жадно:

- Говори!

Он начал с первого дня творения:

- У меня сразу сердце упало, как только я тебя увидел в горкоме. Я не хотел встречаться. У меня строгая программа жизни составлена: университет, потом диссертация. Моя семилетка. А ты все мои планы поломала - за тобой бегаю. Не хотел тебя на воскресник звать, а позвал. Выйду из горкома - надо заниматься. А ноги сами в засыпушку вашу проклятую идут...

Тамара слушала, а в груди у нее прямо от сердца к горлу натянулась тугая звонкая струна, сердце запело на высокой стремительной ноте, а потом вылетело из груди и взвилось к звездам.

Алик уже дошел до современного положения и строил планы на будущее.

- Не могу бороться. Нам надо пожениться, чтобы от учебы не отвлекаться. Будем вместе учиться, вместе к экзаменам готовиться. Что же ты молчишь?

Тамара ничего не ответила, и они стали целоваться. Струна обвилась вокруг ее шеи, захлестнула горло, и она почувствовала, что задыхается, задыхается, задыхается, вот уже совсем задохнулась, умирает, умирает - о боже, о такой смерти можно только мечтать.

Вдруг она увидела над собой чужое воспаленное лицо, и ей стало страшно. Оттолкнула, хлопнула дверью.

Алик догнал ее за углом и молча шагал позади. Она замедлила шаг. Он взял ее за руку.

- Ты мне ничего не ответила, - сказал он.

- Я согласна, - сказала она. - Ты мне очень нравишься. Очень, очень. С первого взгляда понравился. Но мы должны подождать. Сегодня двадцать пять дней, как мы познакомились. Это же мало. Надо проверить свои чувства и потом решить...

Она стала приходить к нему каждый вечер, и они целовались до утра. Им становилось все труднее и труднее. Алика явно не устраивали такие отношения.

- Зачем ты меня оскорбляешь? - спросила она как-то, чуть не плача от жалости к самой себе.

- Я тебя не оскорбляю. А ты меня не любишь.

- Я требую, чтобы ты меня уважал, - сказала она. - Отвернись, - и стала поправлять мятую кофту.

- Ты холодная, - бросил он. - Никогда не думал, что ты будешь такой холодной.

Тамара наконец привела кофту в порядок.

- А теперь проводи меня, - потребовала она.

Он подошел, положил руки на ее плечи:

- Останься.

- Как ты не понимаешь? Я не хочу тебя терять. Поэтому я должна идти.

Нет, он не понимал, хотя это было так просто. Мужчины никогда ничего не понимают, как только речь заходит об их ущемленном самолюбии.

- Ты не сердишься? Не сердись. Все будет хорошо.

- Вот еще, - буркнул он.

Они уже вышли на улицу и шли под дождем.

- Ты холодная. В этом все дело.

Тамара засмеялась.

- Ты думаешь одно, а говоришь совсем другое.

- Ты в этом уверена?

- Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь?

- Попробуй скажи.

- Ты думаешь: "А все-таки молодец Тамарка!"

- Как ты догадалась? - усмехнулся он.

- Вот мы и проверили наши чувства, - сказала она.

- Придешь завтра? - спросил.

- Пожалуй, нет.

- Ну тогда пока...

И они разошлись в разные стороны. Она пошла в засыпушку № 5 - надо войти на цыпочках, чтобы не разбудить подруг, осторожно разложить в темноте кровать, неслышно лечь, а если плакать, то тоже неслышно, чтобы не проснулись подруги.

- Как вы думаете? - допытывалась Тамара. - Правильно я поступила или нет?

Она замедлила шаг и вздохнула:

- Может быть, я была неправа? Может быть, я обидела его, не сумела объяснить? - она задумалась.

Молчал и я, потому что советовать что-либо в таких делах бесполезно.

Мы шли по Ленинградскому проспекту. За этот вечер мы, наверное, раз десять прошли по нему из конца в конец. Дождь перестал, но холодный ветер сделался еще холоднее и то толкал нас в спину, то задувал в лицо. Проспект был почти безлюден, уже давно схлынула волна, выкатившаяся из кинотеатра с последнего сеанса. Фасад с колоннами погрузился в темноту. Лишь окна междугородного телефона светились напротив.

Молчание нарушила Тамара:

- Неужели он не понимает? Я хочу, чтобы у нас с ним было навсегда, на всю жизнь. Конечно, у него были истории: двадцать восемь лет - возраст. А за мной ни одной истории нет. Он прямо спросил: "Ты была с кем-нибудь?" "Что ты, Алик!" Он поверил мне. И я ему верила. Верила ему больше, чем себе. А он не понимает... - Она задумалась...

Потом сказала очень горько: