Ленин. Политическая биография (французский вариант) - [58]

Когда явилась «опасность иного рода», когда искушение большевизмом замаячило перед народами, всеобщее избирательное право дало доказательство, — на мой взгляд, почти последнее, — присущего ему здорового начала. И не случайно народные комиссары в России и Венгрии и их соревнователи в Германии должны были провозгласить: «Вся власть Советам!» Это оттого, что повсюду всеобщее избирательное право принесло большевикам лишь тяжелое разочарование. Даже в России выборы в Учредительное собрание, прошедшие после октябрьского государственного переворота, под сильным давлением большевистских властей, обеспечили прочное большинство противникам большевиков. В Германии выборы нанесли тяжелейший удар сочувствующим большевистским идеям. Это позволяет утверждать: что бы ни говорили, всеобщее избирательное право и демократические принципы не развеяли надежд, возлагаемых на них.

Последователь Лейбница сказал бы, что имеется некая предустановленная гармония между народным умонастроением, выражающим себя посредством всеобщего избирательного права, и уровнем социальных реформ, осуществляемых в определенную эпоху. Так, возможно, что немецкое Учредительное собрание проголосует за все реформы, которые экономическое и политическое состояние Германии позволяет реализовать: демократическая республиканская конституция, фискальная реформа, позволяющая перенести основной груз налогов на имущие классы, конфискация военных бенефиций, национализация отдельных промышленных предприятий, развитое законодательство в области труда.

Однако самое трудное испытание, которое выпадает на долю всеобщего избирательного права, будет иметь место в России. Если русский народ, являющийся при всех своих достоинствах одним из самых отсталых в Европе, вынесет, после всего того, что уже выпало на его долю, испытание всеобщим избирательным правом, не погрязнув в реакции и монархии, если он сохранит с помощью голосования республику, свободу и федеральную конституцию, демократические принципы одержат победу, которую мы не преминем определить как решающую.

5. Социалистические принципы также сегодня пребывают в кризисе. Однако даже доводы, которые заставляют говорить ныне о крахе социализма, нам представляются довольно-таки непонятными. Несмотря на многочисленные ошибки, допущенные повсюду социалистами (как и другими партиями), два неоспоримых факта главенствуют в современной политической философии:

а) война ясно показала пороки старого мира, которые социалистами всегда изобличались; б) революция показала необходимость социальных реформ, вписанных в программы социалистических партий[292].

В этих условиях, каковы бы ни были ошибки и иллюзии адептов социалистической идеи, она, возможно, лучше других идей преодолела великое испытание.

6. Напротив, по поводу революционной идеи можно, по крайней мере в теории, говорить о полном ее крахе. Пример России погубил великую и славную легенду.

Мне представляется бесполезным настаивать, после всего того, о чем было сказано в данной работе, на характере большевистской революции. Речь только о том, чтобы поставить следующий вопрос: неизбежен ли был подобный плачевный конец революции?

Ответ: да. Учитывая прежде всего страшный груз военных лет и невозможность в моральном плане для руководителей первого периода революции 1917 года заключить сепаратный мир, русская революция неизбежно должна была войти в большевистскую фазу развития. Тяжелые и многочисленные ошибки были допущены, они ускорили падение правительства и переход власти в руки Ленина. Но сам по себе сепаратный мир с Германией возможно мог предотвратить этот финал. Искушение миром, сделавшее карьеру Ленина, было слишком сильным для народа, обескровленного тремя годами войны.

Если в Германии революция до сих пор шла по иному пути, чем в России (хотя схожесть между нравственными аспектами обеих революций ярко выражена), факт этот в меньшей степени вытекает из различия в национальном характере и уровня цивилизованности обеих стран, чем из существовавших там соотношений между революцией и войной: в России Львов, Савинков, Керенский хотели и должны были продолжать войну, тогда как Ленины и Троцкие обещали массам немедленный мир и этим прежде всего одерживали верх над идейными противниками. В Германии революция ноября 1918 года наметила себе с самого начала цель — немедленный мир, и те, кто тогда пришел к власти, начали с того, что подарили народу внешний мир и внутреннее успокоение, тогда как их противники спартаковцы не скрывали своего желания погрузить страну в пропасть гражданской войны, чьи «благодетельные» последствия уже дала ощутить русская революция; что до внешнего мира, то тут была занята двусмысленная позиция, доходящая даже до объявления священной войны «капиталистам Антанты», в союзе с пролетариями всех стран. Превосходство большевистской тактики над тактикой спартаковцев в этом проявилась в очередной раз; и лишь позднее, когда большевистская власть уже оформилась организационно, Ленин мало-помалу достал козыри гражданской войны: его кампания с апреля по октябрь 1917 года прежде всего вдохновлялась идеей немедленного мира с Германией. Спартаковцы, напротив, будучи не в силах увлечь немецкий народ обещанием внешнего мира, поскольку другие уже заключили перемирие, имели неосторожность испугать народ внезапным появлением дискредитированного до того призрака гражданской войны и даже «священной» войны. Самые недальновидные дошли до обещания появления на Рейне великолепной армии Троцкого, призванной сокрушить империалистов Антанты. Но народ, измученный войной, не поддался на эти столь заманчивые обещания и до сего времени следовал за теми, кто обещал внешний мир и внутреннее успокоение.