Лемминг Белого Склона - [105]

— Что это с нашим Орлиным волком?

— Боюсь даже представить, — прошептал Хаген.

Раны обоих юношей, наспех перевязанные, кровавили и немилосердно болели, но больше страданий причинял им вид Арнульфа. Всяким они видели своего вождя, сурового, но справедливого деда, только не таким. «Он уже проиграл бой», — подумал Хаген, но ничего не сказал. Шмыгнул носом, быстро утёр лицо рукавом.

— Что-то в глаз попало? — буркнул Хродгар, пряча взгляд.

— Это не слёзы, — улыбнулся Хаген, — это брызги холодных волн.

Вот деревянные носы ткнулись в берег островка. Бойцы сошли на песок, втащили лодки, забрали оружие. Седой сказал:

— Биться станем, как ты понимаешь, до смерти. Коли дело повернётся так, что падём мы оба, парни похоронят нас в этих лодках, каждого — в своей. Если ты победишь, уходи на одной лодке, а парни — на другой. Они не станут тебе мстить, а ты, уж постарайся, не бросайся на них.

— Если я буду повержен, — возвысил голос Харальд, — как ты меня похоронишь?

— Никак, — двинул согбенными плечами старик, — я врежу тебе «орла».

Харальд недоверчиво повёл головой. Отступил на шаг. Он стал белее своей рубахи.

— Не смей меня так позорить, Седой. Ты не посмеешь…

— Отчего же? — горько усмехнулся Арнульф. — Никто не упрекнёт меня, что я допустил несправедливость по отношению к тебе. Никто не скажет, что я был скуп на серебро и еду, что ничему тебя не учил, что скверно о тебе заботился. Ты был мне как родной. Ты заменил мне сына, коего у меня никогда не было. Плохим ли я был тебе отцом, скажи по чести?

— Лучшим! — пылко воскликнул Харальд. — Ты был самым добрым из людей…

— …а ты отплатил презлым за предобрейшее, мой волчонок?

— Прошу, пойми меня, Седой! — суровый муж сорвался на крик, будто горячий юноша. — Ты был славнейшим из морских королей, а я… Я лишь хотел походить на тебя. Во всём. Я мечтал превзойти тебя.

— Ты преуспел бы в этом, — хрипло, по-старчески заклокотал Арнульф, — если бы не стал служить Сигурду ярлу с Талсея! Сколько он обещал за мою седую голову? Сколько ты обещал за предательство Кьятви Мясо? Я приказал вырвать ему язык, чтобы не выслушивать его никчёмных оправданий. И твоих слушать не стану. О, я всё понимаю! Мудрец Сигмунд Фроди всё объяснил бы тем, что сын всегда поднимает восстание против отца, дабы овладеть матерью. Кто твоя мать, Харальд? Золото? Почёт? Слава? Власть? Скажи одно лишь слово…

— Море, — твёрдо сказал Харальд.

— Море… — тихим эхом повторил Арнульф. — Ты читал не те книги, слушал не те голоса. Мудрец Сигмунд Фроди был набитый дурак. Море — всем нам мать. Наша великая мать. Даже я не столь заносчив и безумен, чтобы пытаться овладеть ею!

Помолчал, слушая волны, а затем снял шапку, плащ и сорочку. Перехватил поудобнее атгейр. Синие рисунки на коже ожили, взвилась рунная надпись.

— Хродгар, стань справа, Хаген — слева. Смотрите и не вмешивайтесь. К делу, Харальд!

— К делу, — кивнул Белый Волк, отбросил пряди со лба, отвёл левую руку…

Того, что случилось потом, Хаген даже не заметил. Видел только бросок — Харальд распластался белым пятном, закрылся Хагеном, как живым щитом, обвил его шею свободной рукой, приставил меч к горлу. Хороший, острый меч. А потом вдруг обмяк и упал. В голове у него торчало копьё. Наконечник врезался в висок — до самого глаза.

— Ты… ты знал, что я так сделаю? — прошептал Харальд.

Арнульф не ответил.

В сером небе кричали чайки. Над морем собирались тёмные тучи. Холодало, ветер пронизывал до костей, болели раны — на теле и на душе.

— Идите отсюда, — глухо, будто из-под земли, сказал Седой, — я приду позже.

— Вот уж хрен, — неколебимо возразил Хродгар.

— Мы не бросим тебя, вождь, — уверил Хаген.

— Мои мальчики… — прошептал Арнульф.

А потом обернулся к морю — и завыл. Дико, люто, по-волчьи. Терзал седые космы. Царапал лицо, словно хотел содрать морщинистую кожу. Рухнул на колени, спрятал лицо в ладонях. И долго так сидел, раскачиваясь из стороны в сторону да тихонько подвывая. Волны омывали ему ноги, шептали, утешали старика, как не могли утешить волчата. Парни стояли рядом, склонив головы. Они не оплакивали Харальда — лишь своего вождя.

Внезапно Арнульф выпрямился, отряхнулся, выхватил нож и пошёл снимать шкуру с поверженного Белого Волка. Твёрдым и уверенным шагом. Руки его не дрожали, на лице не блестело ни слезинки. Глаза почернели, словно кипящая штормовая пучина.

— Парни, поработайте плотниками, — бросил юношам, — снимите пару досок с лодки, подлиннее, да вройте в землю стоймя, крест-накрест, вот здесь.

Хаген и Хродгар выполнили указание, а потом молча смотрели, как Арнульф деловито выворачивает лопатки названному сыну. Когда жуткий обряд подошёл к концу, викинги втроём подняли останки Харальда и примотали к торчащим доскам. После чего спешно отбыли на уцелевшей лодке.

Хаген оглянулся.

На берегу, где море смыкается с сушей, где обычно хоронят ниддингов и самых отъявленных мерзавцев, висел спиной к волнам Харальд Белый Волк. Кровавый орёл расправил крылья на его плечах.

— Багряное торжество позора, — вздрогнул Хаген.

А потом — хранил молчание до самого Талборга.

На другой день рыбаки с Северного Ёстерлага шли на промысел, но не успели вернуться к сумеркам и решили ночевать на шхерах. Там они обнаружили человека видной стати, примотанного к стоящим доскам. Рёбра и лопатки у него были вывернуты наружу, лёгкие вырваны, мясо объедено птицами. Сперва рыбаки хотели было снять бедолагу и похоронить, как положено, но тут один из них заметил рунную надпись на плече казнённого.