Лекции по истории Древней Церкви. Том IV - [201]
3). В учении о Троице и воплощении иконоборческий собор выражается языком православным. Искать, поэтому, корней иконоборства в каких-либо христологических заблуждениях было бы полемическою натяжкою. Даже название тела Христова в евхаристии «неложным образом естественной плоти» Христовой нет оснований считать намеренным противоположением православному учению «αύτό σώμα καί αύτό αίμα». Иконоборство есть поэтому нечто внешнее для догматики собора.
4). Чествование Богоматери и святых собором признано самым категорическим образом.
5) Собор ничего не говорить против почитания мощей святых: он не мог возражать против этого чествования с точки зрения своего основного положения, так как мощи мучеников нельзя было назвать «рукотворенными образами». {стр. 531} В слове «καί σώματι» (ан. 17) слышится скорее признание законности чествования св. мощей [136].
6) И из прямого свидетельства самого собора, и из сопоставления этого όρος’а с другими историческими известиями, становится ясно, что в среде самих иконоборцев шла борьба двух направлений: умеренного, выразителями которого были отцы собора, и крайнего, на стороне которого, по-видимому, были светские вожди иконоборчества. Эти последние, видимо, желали секуляризации церковных имуществ, грабили под религиозным предлогом священные, предметы и «уничижали» церковь Божию. В своекорыстной борьбе против икон, крайние выходили из пределов, начертанных в όρος’е. Этой фракции нужно приписать кощунственное обращение с священными предметами, хульные (грубо несторианские) выражения, приписываемые имп. Константину, отрицательное отношение к чествованию святых, истребление мощей (напр., в 772 г.; в 767 г. были по приказанию имп. Константина мощи мученицы Евфимии в раке погружены в море).
7) В некотором разъяснении нуждается патриотическая аргументация иконоборческого собора против иконопочитания. Собор ссылается а) на такие выражения, которые действительно говорят в пользу иконоборцев, и б) на такие, которые ничего не говорят против иконопочитания, потому что к вопросу об иконах не имеют никакого отношения. К первому роду относятся слова Евсевия кесарийского (из {стр. 532} подлинного письма к августе Константии), Епифания кипрского (из «ψευδώς έπιγεγραμμένη έπιστολή πρός Θεοδόσιον τον βασιλέα») и Феодота анкирского (из неизвестного подложного же сочинения), ко второму — все остальные. Возможность этого объясняется тем, что иконоборцы смотрят на иконопочитание как на antithesis служения Богу духом и истиною, и потому видят свидетельство против икон в таких местах, где отцы требуют глубокой религиозности, деятельного подражания святым, и порицают благочестие только показное [137] (ср. анаф. 8. 16). Точно так же иконоборцы приводят в свою пользу и места, направленные только против языческого идолопоклонства (св. Афанасия александрийского; ср. п. 1). Сделать это было тем легче, что вожди собора свои патристические доказательства представляли в виде выписок на отдельных карточках [138], а самых книг, из которых {стр. 533} взяты были эти (часто тенденциозно вырванные из контекста) цитаты, не предъявляли [139].
Заручившись церковною санкциею в виде определения «вселенского Константинопольского-Влахернского VII собора» 754 г., имп. Константин принялся проводить в жизнь иконоборческие начала с энергиею и грубостию, отличавшей его натуру. Он понимал, что обходиться без преследований политически выгоднее; но, в случае сопротивления, способен был действовать и с крайнею жестокостию [140]. Мероприятия Константина были следующие:
1) «Καθολικός όρκος», всеобщая присяга над телом и кровию Христовою, крестом и евангелием, которую «он потребовал у всех находившихся под его властию, чтобы никто не поклонялся иконе» (πάντας τους ύπό τήν αύτου βασιλείαν άπήτησεν είκόνι μή προσκονήσαί τινα), В конце 765 — начале 766 г. по Феофану и Никифору, вскоре после собора 754 г. по Vita Stephani.
2) Гонение против иконопочитателей и особенно монашества.
{стр. 534}
3) Представители иерархии приняли определение копронимовского собора, по-видимому, без (заметного) сопротивления. Тем рельефнее выделился тот энергичный отпор, который иконоборцы встретили со стороны монашества. Поэтому и мл. Константин относился к монахам с нарочитою ненавистью, обзывал их такими кличками, как «άμνημόνευτοι» (о которых упоминать не стоит), «σκοτένδυτοι» (облеченные в тьму), «σκοτίας σχήμα» (образ тьмы) [141], «έκδικηταί ειδώλων» (защитники идолов), требовал, чтобы никто не смел поддерживать дружественных отношений с монахами, приветствовать их обычным «χαίρε», напротив, преданные государю должны преследовать монахов бранью и каменьями [142]. Этим император достиг того, что «и следа монашеского облачения нельзя было увидеть» в Константинополе; но он, по-видимому, хотел большего: полной отмены монашества.
