Лекции по истории Древней Церкви. Том IV - [200]

Далее осуждаются заблуждения ариан (9), евтихиан (10) и несториан (11–14), усматриваемые иконоборцами в чествовании икон (см. выше п. 3); осуждается чествование икон святых (ан. 16) и предписывается подражать их добродетелям и таким образом «как бы рисовать в себе некоторые живые образы» (оιόν τινας εμψύχους εικόνας έν εάυτω άναζωγραφεΐν); но предаются анафеме и те, кто не чествует Приснодевы Марии, как Богородицы в собственном и истинном смысле, превыше всей видимой и невидимой твари, и всех святых, Богу благоугодивших и честных пред Ним душою и телом (τίμιους είναι ενώπιον αυτου ψυχή τε καί σώματι), и не спрашивает их молитв и предстательства пред Богом (ап. 15. 16. 17). Ан. 18 — против отрицающих воскресение мертвых (см. п. 6 выше). В ан. 19 (и последнем) изрекается «анафема от Отца и Сына и Св. Духа и святых вселенских соборов» на тех, «кто не приемлет наш святый сей и вселенский седьмый собор, но в каком-либо отношении отвергает его (ταύτην ενδιαβάλλει καθ’ οίονδήποτε τρόπον, derogat) и не лобызает с полною убежденностию (ού μετά πάσης πληροφορίας άσπάζεται) его определений, основанных на учении богодухновенного писания». — Затем следует (обычное) запрещение составлять новую веру.

{стр. 528}

1) В аргументации όρος’a сказался восточный характер иконоборствовавших отцов. Имея дело с предметом, из церковной практики, епископы собора трактуют свой вопрос не как одно из явлений нравственной жизни христианина, а как вопрос догматический, возвращаются в привычную для восточных; богословов сферу рассуждений о Троице и воплощении. Все практическое, соединенное с вопросом об иконопочитании, напр., различие между λατρεία и τιμητική προσκύνησις, осталось даже и не затронутым.

2) В попытке — поставить иконопочитание в противоречие с христологией сказалась и относительная сила, и слабость логики иконоборческой. Известная степень силы её уславливалась положением, занимаемым защитниками иконопочитания. Икона в своем первичном элементе есть или портрет, быть может — и не совсем верный (respective историческая картина), или догматический памятник. Первая точка зрения дает возможность обосновать иконопочитание просто и ясно. Ни с психологической, ни с исторической (в данную эпоху) точки зрения не могло быть возражения против чествования известных лиц, оказываемого их портретам. Изображения живых патриархов и епископов в знак уважения к ним и признания их власти ставились в церквах. Не может быть возражений и против того, чтобы это чествование продолжалось и после того, как чествуемые лица почили со славою святости. От святителей — переход к мученикам (= портрет, не имеющий высокой исторической точности), от изображений подвигов мучеников — к изображению событий евангельских и — к иконе Христа. Но иконоборцы совершенно верно угадывают. что поклонение иконе Христовой есть необходимое в сознании христианина завершение всего иконопочитания, что чествовать иконы святых и не чествовать икон самого Христа есть неприемлемое для христианина положение (см. ц. 5: ούδ’αυτών έοτι χρεία). Неудивительно, если полемисты против иконоборчества это завершение избирают исходным пунктом своей аргументации и иконопочитание основывают на том, что Бог Слово во плоти явился, или даже на том, что Бог Отец родил предвечно Свое Слово — Свой образ (είκόνα, Кол. I, 15), и таким образом дают предпочтение второй точке зрения: икона есть догматический памятник. Преимущество этой возвышенной точки зрения — в этих глубокомыслен{стр. 529}ных основаниях, которые она указывала для иконопочитания, но из нее нелегко было вывести право (некоторые из этих полемистов его даже прямо отрицали) — изображать (символически) и Бога Отца, а главное — она открывала противникам возможность — с некоторым видом права предъявлять иконопочитанию требования невозможно высокие, — спрашивать иконы Христа, адекватной догмату вочеловечения Бога Слова (см. п. 3) [134].

Но здесь сказывалась и вся слабость точки зрения, допускавшей полемику такими выспренними требованиями. Оставаясь последовательными, иконоборцы должны бы были кончить таким абсурдом, как отрицание всякого богословствования. Таинство воплощения не только «неописуемо», но и «неизглаголанно», адекватно невыразимо не только на иконе, но и в человеческом слове. Если на основании «неописуемости» отвергали иконы, то на основании «неизреченности» можно было кончить гонением на всякое богословие. — Узкая точка зрения казнила себя и тем, что не могла дать ответа на вопросы почему же отвергаются иконы «описуемых» мучеников? Это было несомненное фиаско («άπορείν») иконоборцев, когда они на вопрос о причине (causa, почему) ответили своим «не для чего» (finis, категория цели). A отождествление иконопочитания с идолослужением sui generis, заслужившее иконоборцам прозвание «χριστιανοκατήγοροι», поставило собор в нелепое положение и на практике: если таков быль генезис иконопочитания, то, понятно, для христианина {стр. 530} никакой компромисс с иконами невозможен; между тем собор, строго воспретив иконы «впредь», сразу же ограждает своим «да не дерзают» от посягательств иконоборцев священные изображения уже существующие, — непоследовательность, которая говорить, что «χρίστιάνοκατήγοροι» сами не имели искренней веры в справедливость «обвинения», возводимого ими на церковь