Легкое поведение - [24]

Богатейший город Северного Китая имел собственное электричество и телефонную связь, а повозки рикш — резиновые покрышки. Европейские, русские, японские и китайские торговцы, предприниматели и инвесторы оккупировали великолепные общественные здания, банки, торговые фирмы и офисы горнодобывающих компаний, которые тянулись по обеим сторонам улицы.

Если Пекин напоминал неспешного, одетого в шелка мандарина, который так загадочно принимал своих гостей, что им проще было угадать намерения хозяина по уготованному им месту за столом, чем по его словам, Тяньцзинь — во всяком случае, его иностранный сектор — можно было сравнить с щеголеватым компрадором в мягкой фетровой шляпе, свободно изъясняющимся на двух-трех языках, одним из которых обязательно был бизнес. Основательность колониальной архитектуры Виктория-роуд провозглашала прочность и постоянство британского присутствия на Дальнем Востоке. Но, по крайней мере сегодня, восторг перед величием империи не преобладал во взбудораженных мыслях Моррисона.

Наконец повозка остановилась у парка Виктории, городского сада, разбитого на месте бывшего болота. Кованая железная эстрада для оркестра, мощеные дорожки, внушительный пожарный колокол служили украшением парка, замышлявшегося для услады иностранцев — из китайцев сюда допускали только тех, кто присматривал за их детьми. Готическое здание Гордон-Холла с его зубчатыми стенами по одну сторону аллеи смотрело прямо на веранду с колоннами отеля «Астор Хаус», который и был конечным пунктом путешествия Моррисона.

В Тяньцзине восставшие «боксеры» выпустили в концессионеров больше снарядов, чем обрушилось на южноафриканский город Ледисмит за время его четырехмесячной осады в ходе англо-бурской войны того же года. Роскошный «Астор Хаус» тоже получил свою порцию разрушений, но сейчас был восстановлен в своем прежнем великолепии. Благодаря экономической мощи иностранных концессий и репарациям, которые пришлось заплатить униженному китайскому правительству, стены отеля сохранили куда меньше боевых отметин, нежели участок, Великой стены у Головы дракона.

Оставив Куана разбираться с рикшами, Моррисон через обрамленный пальмами в кадках парадный вход зашел в элегантное лобби, поскрипывая сапогами по паркету из липового дерева. Менеджер, мистер Морлинг, поднялся из-за стойки администратора под королевской лестницей, и удивление в его взгляде тут же сменилось почтением.

— Доктор Моррисон? Какая радость снова видеть вас!

— Я тоже рад.

Сгорая от нетерпения, Моррисон проследовал за гостиничным служащим по лабиринту коридоров, покрытых деревянными панелями, к своему номеру с видом на парк Виктория. Обстановку комнаты составляли пара кресел, обитых той же цветастой тканью, что и шторы на окнах, маленький столик, который украшала фарфоровая ваза с цветами из шелка, комод, гардероб и широкая кровать с одеялом из гагачьего пуха. Кровать была в португальском стиле — на четырех столбах с резьбой в виде нанизанных деревянных шаров. Конечно, это был не самый большой и роскошный из номеров «Астор Хауса», но лучший из того, что мог себе позволить Моррисон. Пока Куан распаковывал вещи, Моррисон набросал несколько записок, которые Куану надлежало разнести по адресам знакомых Моррисона, извещая их о приезде. К сожалению, Дюма возвращался в город лишь завтра.

Покончив с записками, Моррисон вышел из отеля и под бледными лучами весеннего солнца направился к дому своего приятеля и соотечественника, майора Джорджа Филдинга Мензиса.

В Тяньцзине Мензис был уважаемым человеком и тоже наслаждался славой героя. Во время осады города, когда британские подданные и китайские христиане укрылись в подвалах «Астор Хауса», Мензис взял на себя командование обороной. Под его руководством новообращенные возвели баррикаду длиной в целую милю вдоль Банд-роуд. Строили из всего, что попадалось под руку, — пакетов из-под сгущенки, клубков верблюжьей шерсти, даже меха. Ныне он служил в армии имперского наместника Юань Шикая — человека, которым Моррисон восхищался. При всем при этом Моррисон втайне считал своего соотечественника непроходимым тупицей. В дневнике он жаловался на то, что Мензис был самым большим занудой во всем Китае: «У меня открывается носовое кровотечение, когда в доме появляется Мензис…»

Мензис даже не догадывался о том, что находится в такой немилости у Моррисона. Как и большинство австралийцев, Мензис до сих пор испытывал благоговейный трепет перед подвигом Моррисона, в молодости повторившего пеший маршрут великих исследователей Бёрка[14] и Уиллса[15]. Впрочем, в этом у майора был личный интерес: Роберт О’Хара Бёрк приходился ему дядей. Так что его патетическим благодарностям в адрес Моррисона не суждено было иссякнуть. «Да благословит тебя Господь за твою доброту, — написал он однажды. — Я в вечном долгу перед тобой за все, что ты сделал в память о моем дяде. И делом постараюсь доказать тебе свою преданность».

Внутренне поморщившись от собственного лицемерия, Моррисон постучал в дверь дома Мензиса. Пора было истребовать должок.

— Джордж Эрнест! — Лицо Мензиса выражало удивление и восторг. Он тепло пожал руку Моррисона. — Чем обязан такой чести? — Голос у Мензиса был таким же звучным и глубоким, как у Моррисона.