Легко в бою - [11]

Лисса говорила, что тетради помогут, пригодятся в дальнейшем, но Класта даже не думал, что станет погружаться в них когда-либо не для того, чтобы улыбнуться себе-прошлому. Теперь стоило признать — Лисса была совершенно права.

* * *

Брести сквозь пустыню под палящим солнцем оказалось непросто. Где-то на краю сознания скользили догадки и образы, слишком эфемерные, чтобы можно было за них ухватиться. Был какой-то иной способ путешествовать, только Шаас никак не мог вспомнить о нём.

Остановившись у чахлого деревца, почти потерявшего все листья, Шаас воздел руки к небу и зарычал в бессильной ярости. Его сила вытекала прочь подобно тому, как вода сбегает из сомкнутых пальцев. Он напился чужой магии, но не умел удержать её в себе и теперь отчаянно не хотел терять. Солнечный жар заставил его стиснуть зубы, но в то же время он был ему другом.

Шаас чуть склонил голову набок, пытаясь осознать ставшим столь негибким разумом, что это означает, а затем широко улыбнулся. Наверняка смотревшему со стороны его оскал показался бы совсем безумным, но так он теперь мог выразить лихорадочную радость, зажёгшуюся внутри.

Он не помнил слов, что следовало произнести, но образ арки, ведущей прочь из пустыни, оказался достаточно ярок, чтобы магия открыла ему пути. Память была словно решето, но и этого хватило, чтобы переместиться.

Шаас оказался на каменистом морском берегу. Когда-то он сошёл здесь с утлой лодчонки в сопровождении своего Мастера. Но те дни он вовсе не помнил, вспоминалась только эта каменная полоска пляжа, которую то и дело перехлёстывали волны. До ближайшего жилья идти было долго, но здесь всё дышало свежестью, и Шаас готов был продолжать путь.

Красная нить, что вела его, теперь грезилась едва ли не наяву, впрочем, отличать собственные фантазии от реальности Шаас уже не умел. Всё, что ему казалось, было для него столь же настоящим, как и то, что он действительно видел, чувствовал и воспринимал.

Пока он шёл по полосе прибоя, наслаждаясь простой лаской волн, что то и дело захлёстывали его босые ступни, в памяти невероятно ярко вспыхнул странный образ. Он прорвался сквозь бушующую ненависть и ярость, сквозь желание мести. Это была девочка, особенно запомнившаяся Шаасу почти неестественно тонкими запястьями и печальным взглядом.

Где и когда он видел её? Почему она казалась столь… знакомой? И почему он был уверен, что никогда не говорил с ней? Эти вопросы были слишком сложны для того, кто столько лет провёл взаперти, преображаясь под действием магии. Но твёрдое желание найти её сплелось с неистовой жаждой следовать указаниям красной нити.

День стремительно бледнел, сменяясь сумрачным закатом. Солнце здесь тонуло в тучах, даже не разбросав по кудлатым облачным макушкам алых бликов. Шаас замер лишь на мгновение, сознавая, что утрачивает ещё частичку силы, перестаёт слышать голос воды. На миг это всколыхнуло уснувшую было ярость, и он закричал так громко, так неистово, как только мог. Его голос был подобен крику животного, далеко разнёсся над побережьем, взволновав чаек, бродивших по песку в поисках выброшенных на берег морских обитателей.

А затем Шаас двинулся дальше, стремясь как можно быстрее удовлетворить хоть каплю своих разрозненных желаний.

Когда спустилась ночь, он заметил осколки огоньков — приближался город и порт. Маяк высился на скале причудливой тенью, увенчанной ало-золотым оком. Он пронзал ночь с равными промежутками, и Шааса злило и это. Он хотел бы открутить мигающий глаз, но тот был слишком далёк, да и не стоило тратить силы на подобную магию.

Он не подумал, что нужно скрываться, но, сам того не замечая, начал красться, припадая в тенях скал, высящихся тут и там. Так некогда они входили в город с Мастером, и пусть память не подсказывала совсем ничего, нечто другое, более глубокое, чем осознанные воспоминания, повело Шааса за собой.

Он выбрался к старым докам, где в полуночном сумраке возились, попискивая, крысы да постанывало в порывах ветра старое дерево ветхих стен. Если бы Шаас мог обратиться к тем дням, когда прибыл сюда впервые, то он поразился бы произошедшей перемене, но в своём нынешнем состоянии он не замечал совсем ничего. Этот мир казался ему новым.

От доков вверх по склону холма карабкалась мощёная камнем улица, на которой все дома стояли глухими стенами. Шаас двигался по ней, подобно тени, ночному кошмару, и вряд ли бы кто-то смог осознать, что он — живое существо.

Зов красной нити стал ярче, жёгся под кожей, и вскоре Шаас свернул в проулок, точно зная, что должен сделать именно это, и не давая себе труда задуматься почему. Домишки липли друг к другу, в окнах уже не горел свет, на заборах сушились резко пахнущие морем и рыбой сети.

Шаас переходил от одного дома к другому, но зов подталкивал его не замирать на месте, пока наконец он не остановился на маленькой площади или даже обычном пустыре. Здесь мощёная дорога обрывалась, и ступни Шааса погрузились в прохладный песок, нанесённый тысячами ветров. Мимо протанцевал небольшой смерчик и рассыпался вдруг, словно потерял всякую силу. Шаас чуть слышно рыкнул и огляделся, пытаясь вызнать у ночи, что именно заставило его прекратить путь.