Легко - [18]
Шулич, как настоящий джентльмен, нес дорожную сумку Агаты. И даже Презель, ожидавший нас с усмешкой на лице, при виде нашей компании, спускающейся с холма вниз, как-то по-теплому раскрыл объятия.
Презель: Ну вот, главное, что нашлись.
Он это так сказал, как будто мы потерялись среди новогодних ярмарочных развалов. Наверное, он не очень обрадуется, когда я ему скажу, что мы пока не едем в Любляну, но и у меня свалился камень с души, когда мы приблизились к машине. Только сейчас я почувствовал, как сильно я на самом деле нервничал на верху холма. Но, похоже, все закончилось хорошо. Главное сейчас — уехать.
Шулич открывает багажник, кладет сумку внутрь.
Шулич: Дальше, в деревне, уже поджигают шины. Сто пудов, полдеревни уже на ногах и вышли на дорогу.
Презель смотрит на него.
Шулич: Да ничего, проедем.
Нарочитый лаконизм этого его заявления мне как-то сразу бросается в глаза. Может, и без толку — когда я ему это сказал там, наверху, он в ответ ни словечка. А сейчас это выглядело так: пусть он тебе все объяснит. Хотя они коллеги. Презель берется за ручку задней двери и кивает Агате, стоящей неподалеку с младенцем в слинге. Малыш с интересом оглядывается, по очереди рассматривая каждого из нашей троицы.
Презель: А зачем нам там нужно проезжать?
Я: Мы едем в Кочевье.
Презель: А почему в Кочевье?
Я: Планы немного изменились.
Презель смотрит на меня с подозрением. Как будто я выдумываю.
Презель: А в Любляне об этом знают?
Эти вопросы действуют мне на нервы. А его-то какое дело? Он боится? Домой он не опоздает, и это все, что ему нужно знать. Мы эту девчонку увозим, а значит, так нужно, такое задание. Что, в Любляне у него свидание? Или боится опоздать на очередной выпуск «Восьмого дня»[20]? Ты здесь в форме, так что делай то, что нужно. Как будто мне хочется сейчас искать кого-то по Кочевью! Никто здесь не имеет права задавать мне такие вопросы, особенно обычный полицейский.
Я: Я их отвезу в Кочевье, тогда будет понятно, сумею ли я решить все вопросы самостоятельно. А сейчас — в машину и газ!
Презель по-прежнему смотрит на меня, потом пожимает плечами и захлопывает дверь за Агатой.
Презель: Этого мне не нужно повторять дважды.
Когда машина отъезжает, я чувствую себя лучше. Я сижу сзади, вместе с Агатой, которая с отсутствующим выражением смотрит в окно, демонстрируя полное равнодушие к происходящему; даже Шулич на соседнем с водительским сиденье безразлично смотрит в сторону, прислонившись к стеклу. Сейчас мы в безопасности, под защитой железа и стекла, и в нас не смогут плеваться. Хорошо, хотя успокоиться можно будет только тогда, когда мне в Кочевье действительно удастся найти человека, который не будет на меня смотреть так, как будто я упал с Луны, это единственная надежда. Но за мной — министр, в конце концов. Так что успокойся, парень, самое трудное позади, девчонку мы увозим отсюда, и это — самая главная задача. Этому радуется каждый житель той деревеньки. Можно ожидать заслуженных оваций и цветов, а также девушек в национальных костюмах, размахивающих руками. Мы служим народу. Власть у нас народная, и силы министерства внутренних дел в состоянии в рамках одного организованного мероприятия вывести население из почти безнадежной ситуации. Подсекретарь министерства, который из скромности хотел бы остаться неназванным, заявил, что ситуация на данный момент спокойная и в этот переходный период нет смысла усиливать противостояние, поскольку задуманный план принес свои плоды и на данный момент всем нужно просто мирно разойтись и сохранять спокойствие, так как смотреть больше не на что.
на Масленицу я переоделся в цыгана, ну и сижу, точу ножницы, и — мать его — в Шоштане меня избили так, что я без зубов остался, один зуб в кишках застрял, на следующей неделе у меня операция
ПРОЛЕТАРИЙ: Да ладно, что за ерунда, не выдумывай, ты же с цыганками встречаешься, думаешь, мы не знаем!
Цыган явно угрожал местью бывшим односельчанам, не исключая убийств и подобных преступлений, но никто ничего не предпринимает, чтобы выдвинуть обвинение из-за угроз, как это делают в отношении обычных граждан. То есть мы, обычные граждане, оказались людьми второго сорта по сравнению с цыганским меньшинством, которое грабит, крадет, убивает, причиняет ущерб и оказывает сопротивление гражданам, которые честно платят налоги, оплачивают жизнь этого цыганья из своего кармана. Это не что иное, как потворство цыганам и игнорирование со стороны полиции и прокуратуры СЕРЬЕЗНЕЙШИХ преступлений, а с другой стороны — потерпевшие, которые из-за гнилого государственного правления не могут ничего сделать, — цыгане осмелели, так как словенское правосудие просто перестало принимать к рассмотрению их преступления. Цыганское поселение невозможно, немыслимо и неприемлемо ни в одном словенском крае, будь это даже самая маленькая, забытая богом деревенька или городок. Никакие словенские организации не должны оказывать никакой поддержки цыганам, грозящим расправами.
интересная подпись под картиной: цыгане в лесу после угроз словенских граждан. Райшек, ты что, не знаешь, что цыгане — тоже словенские граждане, и следовательно, тоже словенцы? Ну и наконец, появляется единственная объективная статья, которая освещает все стороны процесса (включая неожиданное утверждение о реальной угрозе со стороны цыган словенским водным ресурсам), ключевой пункт в этой статье: как бы это ни было странно, но цыгане землю КУПИЛИ, и она — ИХ СОБСТВЕННОСТЬ
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
Книгу составили лучшие переводы словенской «малой прозы» XX в., выполненные М. И. Рыжовой, — произведения выдающихся писателей Словении Ивана Цанкара, Прежихова Воранца, Мишко Кранеца, Франце Бевка и Юша Козака.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.