Легко - [11]
Извините, но это так.
Училка подняла голову, с удивлением пялится на меня. А что я такого сделала? Не понимаю. Я всего лишь кое-что спросила. А она еще так смотрит на класс, как бы призывая всех в свидетели. Что за дела? Что я такого сказала? Хоть бы понять.
— Нет, Агата, сейчас нельзя, потом, — говорит. — Перерыв был 20 минут назад, через 20 минут будет снова. Соберись. Что-то не так?
Просто ужас какой-то.
Утро. Самое прекрасное утро на свете. Что-то случится, я знаю, что случится. Что-то важное, сейчас. Или же однажды, когда-нибудь, я просто знаю, что обязательно случится. Только это и знаю. Откуда? Понятия не имею. Все в ее позе хочет мне что-то сказать, в ней есть какое-то непонятное отрицание, мне нельзя чего-то делать. Чего? Почему нельзя? Да на хрена мне это все сдалось!
По-любому лучше молчать, потому что все сказанное может быть использовано против меня.
Р-р-р… Все и вся на этом свете против нас, это жуткий заговор — против нас с тобой, Иеремия.
Легко II
For the hunter is weak at heart
and sentimental, overflowing
with repressed treasures
of gentleness and compassion…
Samuel Beckett, Molloj[17]
1
Когда стемнеет, меня здесь уже не будет, даю слово. Уже сейчас этот вечерний, желтый свет, как вода из мутного болотца, меня здорово раздражает.
Мне никогда не нравилось это время года. Коричневато-серые холмы с черно-зелеными пятнами сосновых насаждений покрылись раскропленными каплями разных мутных оттенков, от лимонного до серо-зеленого, только пока это еще ровно ничего не значит, никакая это не весна, а сплошной блеф. У меня дома почерневшие сугробы счищенного снега только-только наконец растаяли, оставив после себя на траве и грязи пятна цвета свежей сажи. И так оно и будет, вплоть до апреля. За домом цветут клены, все другие деревья только сейчас погнали соки и ожили. Март уже по определению — просто неудачная имитация чего-то иного; но март — вот он, уже на носу!
Я стою перед полуразвалившейся стеной дома. Через пробоину проглядывает раскрошившийся кирпич, а на сантиметровой паутине повис паук, ссохшийся, вероятно, от отчаяния. Или замерзший. Покачиваясь на едва заметном ветерке. Может быть, он сохранился с тех пор, когда дом был целым. А сейчас надеяться на новую паутину, по-видимому, более нет смысла. Вокруг — деревья, такие же безнадежно серые, как будто выросли по соседству с цементным заводом.
Когда я сделал шаг, песок заскрипел под ногами. Вообще лучше как можно меньше передвигаться. Гравий на дороге размыт, так что ходить нужно очень осторожно. Само по себе это мне не мешает, в жизни никогда не терял самообладания из-за капли нечистот, тем более что предусмотрительно оделся и обулся по-спортивному. Только вот эта тишина. Почти как на кладбище. Вокруг — ни души, и любой случайный звук вызывает испуг у этих деревьев, привыкших к абсолютной тишине. Резиновые шины тяжелых грузовиков и экскаваторы виноваты в этом. Хотя, наверное, и раньше было немногим лучше. Только сейчас — растительности уцелело только на один ободранный куст. Все разрушено, остались только бетон, перевернутая мебель, кирпич, щебень, какие-то доски, куски мебели. Мутная пена, всплывшая на воде на месте потонувшего корабля.
Все вместе выглядит так, как будто бывший хозяин по плохо скопированным инструкциям «сделай сам» готовил основные средства вооружения для террористов. На другом конце бывшего двора находится огромная куча, накиданная экскаватором и оставленная на полпути. Плиты ломаного бетона, куски стекла, фарфора, зеркал, саронитового покрытия, бутылки. Где-то видны остатки детского велосипеда, ДСП, почти целый шкаф, по краям дерево набухло от дождя и треснуло. Часть какого-то корпуса, гвозди, выгнутая рама с лопнувшей шиной, кусочек гипсовой Девы Марии — элементы этнографии. Разноцветный пластик, старые «лысые» автопокрышки, алюминиевый бидон, по-видимому для молока, грязный и почерневший. Давно пожелтевшие праисторические газеты, безнадежно устаревшие задолго до того, как ветер разнес их по округе. Может быть, это даже газеты восьмидесятых годов, в которых сообщается о визите генерального секретаря Движения неприсоединения, самого товарища Мугабе[18] (который и по сей день весьма уважаемая личность). И посередине всего этого армагеддона стоит сарай. Да, обычный словенский сарай, который уже миллион раз показывали по телевизору; по слухам, стоит он здесь только потому, что это было единственная легальная постройка, зарегистрированная еще прежним владельцем, правда в качестве пчелиного улья. Пчелиного улья!:) Да тут кто-то явно жил. Но он пустой, нет ни одного знака, что там кто-то живет, ни сумки, ни тряпки, ничего, хоть немного более чистого или более целого, чем весь хлам на этой площадке.
О нашей девице ни слуху ни духу. Все, что хотя бы отдаленно напоминает одежду или разноцветные платки, валяется снаружи, на земле, размокшее и грязное.
В бочке с дождевым желобом, стоящей рядом с остатками разбитой напольной бетонной плиты, плавает какая-то потонувшая живность, я ее заметил уже раньше, еще издалека, неотчетливо. Похоже, это какой-то огромный грызун, типа бобра. Может, нутрия? Понятия не имею. Я здесь вовсе не на прогулке. Я просто жду.
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
Этот сборник рассказов понравится тем, кто развлекает себя в дороге, придумывая истории про случайных попутчиков. Здесь эти истории записаны аккуратно и тщательно. Но кажется, герои к такой документалистике не были готовы — никто не успел припрятать свои странности и выглядеть солидно и понятно. Фрагменты жизни совершенно разных людей мелькают как населенные пункты за окном. Может быть, на одной из станций вы увидите и себя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Роман «Левитан» посвящен тому периоду жизни писателя, что он провел в тюрьмах социалистической Югославии. Сюжет основывается на реальных событиях, но весь материал пропущен через призму творческого исследования мира автором. Автобиографический роман Зупана выполняет особые функции исторического свидетельства и общественного исследования. Главный герой, Якоб Левитан, каждый день вынужден был сдавать экзамены на стойкость, веру в себя, честь. Итогом учебы в «тюремных университетах» стало полное внутреннее освобождение героя, познавшего подлинную свободу духа.
Славко Прегл известен детско-подростково-юношеской Словении как человек, все про нее знающий и пользующийся в этой самой трудной читательской аудитории полным и безоговорочным доверием. Доверие это взаимно. Веселые и озабоченные, умные и лопухи, отважные и трусоватые — они в глазах Прегла бесспорно талантливы. За всеми их шуточками, приколами, шалостями и глупостями — такие замечательные свойства как моральные устои и нравственные принципы. При этом, любимые «гении» Прегла — всегда живые. Оттого все перипетии романа трогают, волнуют, захватывают…
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.