Легион обреченных - [37]

Затем Порта пришел в неистовство. Он перестал делать перерывы и потряс костел ураганом звуков. В нем слышались пляска и радостные крики, слышалось все живое и мертвое, соединенное в хвалебной песне. Мощная, ревущая фанфара, в которую трубит тысяча герольдов. Танец мириадов снежинок в сочельник мирного времени. Лесные и полевые птицы, воздевшие к зениту клювы и поющие небесный хорал.

Мы слушали, словно окаменев. Уродливый, скабрезный солдат — и этот поразительный, всепокоряющий, чистый гимн радости!

Я случайно глянул вниз и с изумлением увидел, что костел наполовину заполнен неподвижными, молчащими людьми. У алтаря стоял высокий, седовласый священник, а за ним кучка восхищенных штатских, неотрывно глядящих на хоры. Посреди костела сидели и стояли солдаты в грязных шинелях, в низко надвинутых кепи над желтыми от недоедания лицами. Среди них было несколько медсестер; но хотя эти существа обычно являются объектами мечтательного интереса, я забыл о них из-за прекрасной музыки Порты. В конце концов он перестал играть, и в мертвой тишине стало слышно, как тяжело дышит Плутон у мехов органа. Порта взглянул на Старика и меня.

— Превосходно играть в церкви, — сказал он. — Превосходно.

Он тоже был счастлив — всерьез счастлив.

Голос Старика дрожал от эмоций:

— Порта, старый ты уродливый идиот! Рыжий олух!

Вскоре подошел священник. Обнял улыбавшегося Порту и расцеловал в щеки.

Тут прибежал Асмус и крикнул, что эшелон отправляется. Священник поднял над нами крест.

— Благослови вас Бог, дети мои.

Мы с трудом шли сквозь метель обратно к своему вагону для перевозки скота с тонкой, грязной соломенной подстилкой на полу. Закутались, во что могли, и, дрожа, продолжали путь к неизвестной цели. Высадили нас в Смоленске.

ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ

— Назад, НАЗАД, черт возьми! У него ступня попала под каток!

Порта среагировал почти мгновенно. Танк дернулся назад, Порта выскочил из него, и мы вдвоем подхватили Ганса; он стоял белый, как простыня, держась за танк. Отнесли его в дом, Старик зажег сигарету и сунул ему в посиневшие губы. Покачивая головой, разрезал сапог и снял с раздавленной ноги Ганса.

— Дети, дети, вы сошли с ума!

Нас разместили на постой в домах местных жителей. Получив паек, мы отправились на большую рыночную площадь, где слонялись представители всех родов войск: эсэсовцы с усмехающейся мертвой головой на фуражках; парашютисты-десантники; кавалеристы в лосинах и высоких сапогах со шпорами; пехотинцы в странных кожаных куртках, усеянных бурыми, зелеными и синими пятнами; румыны и венгры в грубых мундирах цвета хаки — на рыночной площади Смоленска можно было видеть кого угодно из разных армий Центральной Европы. От элегантных летчиков с моноклями до грязных, вшивых пехотинцев.

На площади было и много русских обывателей в стеганой одежде, зачастую невероятно заношенной. На ногах у них были бесформенные валенки. Появилось шестеро-семеро устало тащившихся женщин с мешками на спинах, все тараторили без умолку. Одна внезапно остановилась, расставила ноги, послышался громкий плеск, и между ее ногами растеклась большая лужа. Справив нужду, женщина спокойно пошла дальше.

— Надо же! Будто старая корова. — Порта переводил взгляд с лужи на старуху. — Надо же! — повторил он.

Русские, казалось, совершенно не ощущали жуткого холода, пробиравшего нас до костей.

Мы провели в Смоленске всего два дня, потом нас отправили на грузовиках в Белев, где размещался Двадцать седьмой полк. Наша рота влилась во второй батальон, которым командовал оберстлейтенант фон дер Линденау, а заместителем его был майор Хинка. Не будь у нас командиром роты такой свиньи, как Майер, все было бы хорошо.

Порта утверждал, что в видении ему явился Бог и сказал, что вскоре откроется сезон охоты на свиней, и рота скоро получит нового командира. Вот что поведал Господь обер-ефрейтору Порте, аминь.

В роте было много разговоров об охоте на свиней. Майер вел себя совершенно бесцеремонно; обманывал нас и пакостил при каждом удобном случае. Дошел до того, что устраивал строевые учения и марш-броски, а в полевых условиях это грубая ошибка. Все офицеры покачивали головой, называли его помешанным, и мы поняли, что интересоваться причиной смерти Майера никто не станет. Теперь Майер был обречен. Он этого не знал, но мы знали. Разговоры об охоте на свиней прекратились, и многие из нас изготовили пули дум-дум[22]. Обсуждать было больше нечего.

Одним из тех, кто принимал особенно близко к сердцу свинство Майера, был Ганс Бройер. Он предложил мне дезертировать вместе, но я не осмелился.

— Черт побери, Свен, неужели не понимаешь, что нам нужно убраться от всего этого, неважно как? — задумчиво добавил он.

Я поглядел на него и серьезно предупредил:

— Ганс, не делай никаких глупостей.

Однажды вечером пришел приказ готовить танки к бою. Мы заправили их горючим и маслом, загрузили боеприпасы: двадцать тысяч пулеметных патронов, по десять тысяч на каждый пулемет; сто кумулятивных снарядов, сто осколочных, пятьдесят бронебойных; ручные гранаты, сигнальные ракеты, патроны для стрелкового оружия и зажигательную смесь для огнеметов