Легенды Потаповского переулка - [61]

Будь поласковей с матерью. Малыш, — но оставайся самой собою — не слушай ничьих советов, кроме собственной совести. Прости меня за назидательный тон — сейчас тебе нужней сало и мед, но будут и они, и вообще все будет в порядке. Спишь ли ты, или еще мучит бессонница? Думаю, что когда маленько войдешь в колею, наладится и это, что нас беспокоит больше всего. Я тоже плохо сплю, чуть только малейшее изменение в привычном распорядке, но у меня это, верно, уже от старости! За комаров пусть мать не беспокоится, будут обязательно, но Инка уже купила всякие средства, чтоб они вас не слишком донимали. (Т. е. комары.) Прости за бестолочь, тороплюсь. Обнимаю вас. Будьте здоровы!

Твоя Аля

Адрес на конверте: Иркутская обл., г. Тайшет, ст. Невельск, а/я ЖШ 410/14 Ирине Ивановне Емельяновой.

* * *

Инка — И. 3. Малинкович, преподавательница английского языка в школе, где я училась, ставшая моей подругой и самоотверженно помогавшая нам в годы нашего заключения. (См. «Дудочник с Фурманного переулка»). Посылок в первое время заключения мы получали очень много, и все — вкусные, такие, что и на воле не едали. (Помню — клубничный компот, например! Бекон — из Литвы, от моей подруги Дальки, шоколадное печенье…) Нас слишком баловали, это порождало в лагере и зависть, и сплетни, тут Аля оказалась совершенно права.

В Тайшете (ст. Невельская), куда адресовано это письмо, бытовые условия были в общем-то неплохие — баня, например, теплые бараки, свободно письма, посылки. Только работа первоначально оказалась тяжелой. После мучительного этапа я быстро поправилась — морально я не страдала — контингент «корректный» (сектантки, в основном), были и «свои», несколько человек, интеллигентных. Но в конце марта нас почему-то снова повезли в Европу (Мордовия), снова месяц, страшный, пересылок.

* * *

9.3.61

Милый Малыш, пробыла я 5 дней в Москве, от к<отор>ой, как тебе уже сообщила, не видела ровным счетом ничего, кроме собственного носа, склоненного над рукописями. Опять восседаю в Тарусе с тем же носом над теми же рукописями, и т. к. вдохновение заставляет себя ждать, решила написать тебе словечко, чтобы было веселее и тебе, и мне… Предполагая, что ничто земное тебе не чуждо, спешу сказать, что дамские головные уборы типа «колпачки» отживают свой век, ибо в них начали щеголять даже в Тарусе; московские же модницы носят шляпки жанра «ночной горшок» — идеальная форма сосуда сохраняется незыблемой, минус ручка, меняется лишь материал (фетр) и содержимое. Последнее не всегда. Общий силуэт модницы напоминает по-прежнему бутылку — длинная романтическая шея, отсутствие плеч, талии и прочих шармов. Поверх бутылки — вышеназванный горшок. Несмотря на все это некоторым девушкам удается оставаться миловидными. Да, прическа! Прическа поднимается вверх, как у маркиз XVIII века. Наряду с московскими гранд-дамами волосяными сооружениями особенно увлекаются продавщицы магазинов синтетических товаров и галантереи. Это несколько сказывается на производительности их труда — такую башку нелегко поворачивать к покупателям, поэтому помпадурши — сами по себе, а покупатели — обратно сами по себе. А товары — как хотят. Но все это — суета сует и всяческая суета. Сейчас меня особенно волнуют Митькины и Полины квартирные дела, ибо не меньше, чем вам, хотелось бы, чтобы они остались (Поля с Митей!) вместе. Пока Поля надзирает за Митькой, я вполне спокойна, что мальчишка сыт, обстиран, носки заштопаны и — не одинок, т. к. нет ужасней одиночества, чем у неухоженного подростка-переростка. Пока что все мы довольны митькиным поведением, особенно учитывая, что все эти тяготы ему не по разуму и не по возрасту. Делимся с ним, чем можем, — и разумом (?), и возрастом, и немного деньжатами. Мать все волнуется, как к ней относятся, — я, например, как прежде — за что ругала, за то и ругаю, за что хвалила, за то и продолжаю — ведь ничто не изменилось, кроме чисто внешних обстоятельств. А они меняются постоянно и у всех. Живу по-прежнему уединенно, даже одиноко, и рада этому, т. к. легче работается и думается. А я старею. Малыш, и чувствую это именно по ухудшению трудоспособности, все то, что еще недавно приходило само, — заменяется сплошной усидчивостью. Жаль.

Читаю мало — болят глаза; слушаю радио — иногда бывают хорошие концерты — впрочем, теперь и этим развлекаюсь реже. Главное — работа. Идет весна — в этом году рада бы ее задержать, чтобы возможно позже начать всякие садово-огородные дела, ибо они у меня плохо совмещаются с так называемым умственным трудом. Боюсь просрочить договорные сроки — нужны деньги, семья большая.

Напиши, как у вас с обувью, верно, нужны будут резиновые сапожки, напиши об этом Митьке заранее, чтобы прислать вовремя. Не забудь, что нужно размером больше обычного, чтобы носить с теплыми носками, портянками, т. к. резина холодит ноги. Целую тебя. Малыш, будь здоров, главное — спи крепче, и не вешай носа. Обнимаю вас.

Ваша Аля

* * *

«Митькины и Полины квартирные дела…» — Мы были приговорены к заключению с полной конфискацией имущества. Но на воле оставался брат, кое-что удалось отхлопотать для него, ну самую мелочь, не холодильник, и не телевизор, и не мебель, так, пустяки. У нас была маленькая трехкомнатная квартирка (вся — 34 квадратных метра), наш ЖЭК немедленно подал в суд на оставшегося брата (и временно прописанную у нас домработницу П. Е. Шмелеву) в целях «уплотнения». Таковы были «квартирные дела».