Легенды Потаповского переулка - [62]

* * *

20.3.61

Милый Малышок, у меня все то же, вгрызаюсь в перевод — а он в меня, тороплюсь использовать каждый час, пока я совсем одна и не мешают мне ни люди, ни весна. (Совсем стихи!) А она вот-вот нагрянет. — 11.3 прилетели грачи, а вчера — жаворонки, а сегодня — скворцы выбирают себе скворешники. Помнишь, как мы с тобой в прошлом году поздней весной слушали соловьев? Ничего, милый, скоро опять будем слушать, я очень надеюсь, что твои печали скоро кончатся.

Крепко целую, будьте здоровы.

Твоя Аля

* * *

21.3.61

Милый Малышок, рада была получить от тебя привет. «Волшебная гора» — одна из моих любимейших книг. Недавно перечитывала. Правда ведь, настоящая книга — не та, что глотаешь залпом, а та, что все время откладываешь, хватаешься за голову, раздумываешь, вспоминаешь… Так сейчас перечитываю Хемингуэя. Что бы ни читала, ни видела, ни думала хорошего, всегда ты со мной. Малыш, знай это, когда грустно. И тем более когда весело. Я очень надеюсь на хорошие перемены в вашей судьбе. Только всегда будь умницей, хорошо себя веди, и все будет хорошо. Видишь, сколько раз подряд «хорошо» написано! У нас уже реки вскрылись, грачи прилетели, а вчера жаворонок запел. По ночам заморозки, днем солнечно, но еще не очень тепло. Из смешных новостей та, что Зинка получила перс. пенсию 1500 (старыми деньгами, конечно!), так что старость ее обеспечена, от чего никому не холодно и не жарко. Себе бы так! Работаю до одури и, по-моему, плохо получается, устала, как пес. Обнимаю вас, будьте здоровы. Пишу часто.

Аля

Адрес на конверте: Иркутская обл., г. Тайшет, ст. Невельск, а/я ЖШ 410/14 Ирине Ивановне Емельяновой.

* * *

«Волшебная гора» — роман Т. Манна.

Зинка — Зинаида Николаевна Нейгауз — вдова Б. Л. Пастернака. Аля ошиблась. Пенсии Зинаида Николаевна так и не получила.

* * *

10 июня 1961

Милый Аришь, получила твое письмишко от 4.6. — спасибо, дорогой, что находишь время для меня — а оно там (впрочем, везде) дорого. Рада, что твои письма стали совсем хорошие — правда, м.б., если это и так, тоже хорошо: значит, хоть таким путем отвлекаешься от своих обид.

Мордовский пейзаж и мне нравился, хоть и приходилось им любоваться, так сказать, не вплотную, а скорее издалека, а особенно запомнились соловьи. Кажется, именно там я как следует «осознала» их. О Мордовии я знаю мало — только что мордвины состоят из двух племен — «эрзя» и «мокша». Мокша есть река, а Эрзя есть скульптор. Племена древнейшие, одежда их национальная напоминает одежду древних славян — при мне еще носили удивительные домотканые рубахи, длинные до пят, с длинными рукавами, под мышками красные (почему?) ластовицы, подол вышит тончайшей полоской мельчайшего, черного с коричневым, узора. Поверх рубахи надевалась тоже домотканая, туго подпоясанная, юбка, а рубаха вытягивалась напуском на животе на манер блузы. Всякую всячину — разные там покупки мордовки клали за пазуху, иной раз помногу, все это держалось поясом юбки, фигуры получались причудливые. При мне деревенские еще не знали обуви иной, кроме лапотков и онуч, девушки, под нашим мудрым руководством освоившие тапочки, стеснялись в них вернуться домой — засмеют, как «стиляг»! Онучи — сказка. Они наворачивались на ноги таким образом, чтобы вся нога, от колена до пят, была ровной, как столбик, а это — большая работа. Бедные девчонки вставали за час до всех остальных, чтобы обуться, как положено, вечно возились со своими онучами, стирали их и всячески лелеяли — девушка, у к<отор>ой они не в порядке, — неряха, замуж не возьмут. Села в Мордовии были еще недавно половина русские, половина татарские, т. е. одно село разделено пополам — одна половина «крещеные», другая — мусульмане; жили рядом, не соприкасаясь. Были темные, отсталые деревушки, и зажиточные, передовые. Встречала я много культурных, интересных людей среди мордвинов. Одна знакомая преподавала в Саранском муз. училище — не могла нахвалиться своими учениками — одаренными и трудолюбивыми. Вообще-то была республика сплошных контрастов — сейчас они, верно, сгладились. Мордовия соприкасается с Рязанщиной, и природа та же, и леса, леса мещорские; из этих лесов, верно, лешие в последнюю очередь ушли!

11 июня. На этом месте этнографического очерка я вчера уснула — такова неоспоримая и необоримая сила художественного слова. Стоит ужасная жара, настоящее пекло, до 30° в тени, а уж на солнце!.. Ни одного дождя, кроме как по радио, и я с головой ушла в поливку, довольно бесполезную, т. к. вода прямо на глазах испаряется с грядок, а я все ее таскаю и таскаю, обливаясь потом. Жару переношу плохо, и, как в тропиках, ненадолго оживаю лишь после заката солнца. А тут одолевают гости — едут косяками, не хватает ни простынь, ни жратвы, ни терпения. Гость идет в основном интеллигентный, картошку не чистит, воды не таскает, зато «за поэзию» разговаривает, не закрывая рта. И уже в первый день хочется убивать его на корню.

Самое трудное в моей жизни то, что время постоянно обгоняет меня, я целыми днями кручусь-верчусь и ничего не успеваю, и виню в этом обстоятельства, хотя явно дело тут во мне самой. Когда размениваешься на мелочи — плохо получается, до основного уже не доходишь, руки коротки! Очевидно, совмещать в себе (или пытаться) — Марфу и Марию — нельзя, ибо Марфа, «пекущаяся о земном», сильнее, она — быт, а быт — душит.