Легенда, утопия, быль в ранней американской истории - [52]

Уинтроп не раз вспоминал слова пророка Исайи: «Не могу исцелить ран общества».^{88} Но, думая о них, губернатор и его единомышленники имели в виду поведение Дадли, неспокойных поселенцев Уотертауна, людей, караемых за уголовные преступления. Они не замечали самой глубокой раны. Вернее, она представлялась им не столько раной общества, сколько раной нравственности. Эта рана — подневольное положение сервентов. Проявляемое ими возмущение, которое выражалось в побегах, поджогах, порой кражах или пьянстве, воспринималось как «пороки черни». В таком виде фиксировалось в документах. Однако социальный инстинкт губернатора, инстинкт представителя имущего класса, инстинкт, приобретенный еще в Англии, давал о себе знать. Тем более здесь, в Массачусетсе, где Уинтроп и другие руководители колонии сами должны были обеспечивать охрану своих интересов и отвечавшего этим интересам режима.

Яркой иллюстрацией к сказанному является запись в «Журнале» Уинтропа о гибели в августе 1633 г. двух сервентов из Роксбэри, утонувших в море (У., I, 103–104). Автор «Образца христианского милосердия» упоминает об этом не только без сожаления, но с явным злорадством и усматривает в ней «кару божью».

За что же бог покарал не названных даже по имени (как и в большинстве других случаев) сервентов? За «непристойное» поведение одного из них, который заявил, что «если бы ад был в десять раз горячее, то он и тогда предпочел бы находиться в нем, а не служить своему хозяину» (У., I, 103–104). Он полагал, что, прояви он большую осмотрительность, ему удалось бы приехать в колонию свободным работником и получать за свой труд хорошую плату.

У губернатора не вызвало пи малейшего удивления непомерное по такому поводу отчаяние человека, с которым хозяин тем более «обращался очень хорошо». Губернатор не удосужился подумать, за что же бог покарал второго сервента, ничем как будто не провинившегося. Кроме того, «обращаться очень хорошо» со своим сервентом для Уинтропа означало только не калечить сервента и не доводить до гибели явными физическими истязаниями (вспомним постановление 1630 г.). Поэтому, делая запись через некоторое время о побеге сервента как о поступке, достойном осуждения и наказания (вне сомнений), Уинтроп не назвал мотивов побега (У., I, 119). Бегство сервента рассматривалось как преступление в принципе заведомо более тяжкое, чем возможные действия хозяина, которые побудили бы сервента к побегу.

Жителя Роксбэри, огорчавшегося совершенной ошибкой, превратившей его в сервента, легко понять. Избавиться от контракта он не мог ни при каких условиях. Таков был нерушимый закон. Хозяев, почему-либо предоставлявших волю своим сервентам раньше истечения срока контракта, подвергали штрафам. Но не зажил бы безмятежно и в достатке сервент из Роксбэри, будь он и свободным работником. Ему пришлось бы трудиться «весь день», а «необходимое время для еды и отдыха», не считая ночи, составляло бы у него максимум два с половиной часа.^{89}

Не удалось бы ему и разбогатеть. Магистрат то и дело устанавливал максимум, выше которого не могла подниматься оплата труда свободных наемных работников. Такой максимум был установлен, в частности, в ноябре 1633 г. Магистрат отдал распоряжение, чтобы заработок специалистов-строителей не превышал 2 шиллингов в день, а прочих работников — 18 пенсов (У., I, 112–113). Подобная мера, по словам Уинтропа, вызывалась необходимостью пресечь вредоносное действие высокой оплаты труда, которая стимулировала пьянство, курение и праздность работников, а также непомерное потребление ими товаров, что вело к росту цен и без того высоких. Иначе говоря, работники были повинны не только в дурном поведении, но и в нехватке товаров и росте цен, а отсюда — в вызванном этим недовольстве колонистов. Чтобы заглушить недовольство, писал Уинтроп, магистрату и пришлось установить максимум цен.

Но поскольку виновными в поднятии цен считались работники, а не купцы, которые их действительно повышали, а также трудности доставки, то максимум цен не распространялся на особенно дефицитные товары. И не высказывалось никакого опасения, что купцы или состоятельные колонисты могут скупить гораздо больше товаров, чем работники, и одновременно предаваться тем же порокам, если не большим.

Логика Уинтропа соответствовала кальвинистской теории «земного призвания». Призвание работников — работать. «Излишняя» оплата их труда порождает праздность и пороки, т. е. мешает следовать определенному богом «призванию», а значит служить собственному и общему благу в системе богом же определенных человеческих отношений, способствует грехопадению. Призвание торговцев — торговать. Торговля ведется для получения прибыли. Чем больше прибыль, тем вернее путь призванного торговать, тем больше его вклад в пользу общества, тем усерднее служение.

Но члены магистрата ввели все же максимум цен? Он мог задеть кого-то из колонистов, в частности «богатого джентльмена» Джона Хейнса и других «состоятельных людей», прибывших в ноябре на «Гриффине» (У., I, 106) и, возможно, сбывавших втридорога привезенные с собой товары.