Легенда одной жизни - [12]
Подходит ближе и говорит взволнованно.
Вы так похожи на него!.. И голос!.. Совсем его голос… Да, вы Фридрих Франк…
Овладевая собою.
Я вам очень благодарна и охотно приняла бы ваше милое приглашение… Вы правы: таково было мое желание — без огорчения и только с добрым воспоминанием покинуть этот дом… Но теперь оно уже исполнилось: я видела вас, говорила с вами, и вы… отнеслись ко мне иначе, чем другие… Больше я вас утруждать не хочу… Я вам очень благодарна… благодарю вас, Фридрих Франк.
Фридрих.
Но теперь уж я прошу вас остаться и присутствовать на моем вечере. Так мало людей придет сюда сегодня ради меня, что я не хочу лишаться тех, кто, действительно, мною интересуется. Прошу вас, окажите мне честь своим присутствием… Позвольте мне повести вас в зал… Вы, я уверен, не захотите отказать мне в этой радости.
Предлагает ей руку.
Мария, взяв его под руку.
Как вы ко мне добры… Спасибо… Никогда я не могла себе представить, что вам случится еще раз быть опорою этой дряхлой руке…
Уходит, опираясь на руку почтительно поддерживающего ее Фридриха, через главную дверь, ни на кого не глядя и ни с нем не прощаясь.
Леонора, побледнев от гнева, когда Фридрих предложил руку Марии Фолькенгоф, стоит несколько мгновений прислонясь к окну и вдруг разражается злобными криками.
Иоган! Я приказала тебе никого не впускать! Я знаю, что ты тридцать лет живешь в доме и что это даст тебе известные права. Но я запрещаю тебе, раз навсегда, не исполнять моих приказаний! Если тебе не подобает слушаться или ты не хочешь слушать, что тебе говорят, то никто тебя не держит здесь…
Кларисса.
Мама, да что ты…
Леонора.
Я запрещаю в моем доме вмешиваться в мои распоряжения! Можешь у себя дома делать, что хочешь! А здесь приказываю я! Все вы против меня восстали, — о наглой бестактности Фридриха я уж и не говорю. Но ты не суйся в дела, которых не понимаешь, и ступай лучше к гостям! И ты Иоган — марш вниз! На свое место!
Кларисса уходит, обменявшись изумленными взглядами с Бюрштейном. Иоган собирался что-то сказать, но опускает голову и следует за нею.
Бюрштейн.
Фрау Леонора, вы, может быть, и на меня наброситесь… Но я должен признаться, что ничего решительно не понял… ни вашего волнения… ни всей этой сцены… В первый раз, с тех пор как я вас знаю, вы теряете, в моем присутствии, власть над собою…
Леонора.
Я не выношу бессовестных людей!.. Как посмела она перешагнуть этот порог… подняться сюда, в мои комнаты!..
Бюрштейн.
Но… Я ведь ничего не знаю… Кто же эта дама?..
Леонора.
Эта «дама»? Кто она? Разве вы не узнали ее?
Бюрштейн.
Нет… Кто?..
Леонора.
Уж не хотите ли вы меня убедить, что вы, доверенный и друг моего мужа, как вы любите величать себя, не знаете Марию Фолькенгоф…
Бюрштейн, пораженный словно молнией.
Фолькенгоф?.. Мария Фолькенгоф?.. Мария?..
Леонора.
Да, Мария!.. Мария!.. Я вижу, что она, как будто, вам не вовсе уж чужая.
Бюрштейн, все еще вне себя от изумления.
Но позвольте… Как же это может быть?.. Ведь это прямо непостижимо!
Леонора.
Вы, кажется, начинаете понимать мое возбуждение…
Бюрштейн.
Но… Фрау Леонора… ради создателя… Вы ведь говорили всегда, что она умерла?..
Леонора.
Для меня она умерла.
Бюрштейн.
Умерла за морем, в Америке?..
Леонора.
А вот видите… она здравствует и чувствует себя очень бодро… Она проникла в мой дом… Мой сын повел ее под руку в большой зал, где собрались все друзья, и представит ее всему обществу… Это произведет сенсацию… Наши добрые друзья будут крайне заинтересованы… Впрочем, я вижу, и вам не терпится… Вам тоже хотелось бы побежать вниз… Сделайте милость… Пожалуйста, ступайте туда, — я никого не держу… Последуйте примеру моего великолепного сына!..
Бюрштейн, не слушая ее.
Мария Фолькенгоф… Это непостижимо… невероятно… Мне и в голову не приходило… Это ужасно, ужасно!.. Как могли вы держать меня и таком заблуждении, если знали… Как могли вы утверждать, что ее нет в живых?..
Леонора, жестким тоном.
Я думала, что вас осведомил Карл… Вы ведь хранитель его тайн… или, во всяком случае, охотно играете такую роль…
Бюрштейн, приходя в бешенство.
Прошу вас бросить ваши колкости. Право, теперь не время для подобных шуток. Вы бы лучше постарались, в создавшемся положении, совладать со своим дурным настроением. Довольно и того, что вы так некстати задели чувствительность этой несчастной женщины! Было ли это умно — предоставляю судить вам самой. Что ж, продолжайте шутить, если вам угодно!.. Скоро вы увидите… Я понял очень ясно, что она сказала…
Леонора, приходя в беспокойство.
О чем вы это?..
Бюрштейн.
О том, что эта женщина, наконец-то, расскажет правду; о том, что ваша раздражительность, по счастью, вывела ее из того безмолвия, в котором она, по непонятной причине, пребывала…
Леонора.
Вы думаете, что она…
Бюрштейн.
Она все расскажет! Все! Все! Не обольщайтесь больше: Мария Фолькенгоф теперь заговорит, и она права, клянусь, она будет права, раз в доме Карла Франка ее называют постороннею… О, это будет крушением, позором, неслыханным позором!.. А я-то, дурак, позволял себя морочить и морочил других… О, какой позор, какой стыд!.. Какой ненужный и бессмысленный позор!
Литературный шедевр Стефана Цвейга — роман «Нетерпение сердца» — превосходно экранизировался мэтром французского кино Эдуаром Молинаро.Однако даже очень удачной экранизации не удалось сравниться с силой и эмоциональностью истории о безнадежной, безумной любви парализованной юной красавицы Эдит фон Кекешфальва к молодому австрийскому офицеру Антону Гофмюллеру, способному сострадать ей, понимать ее, жалеть, но не ответить ей взаимностью…
Самобытный, сильный и искренний талант австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) давно завоевал признание и любовь читательской аудитории. Интерес к его лучшим произведениям с годами не ослабевает, а напротив, неуклонно растет, и это свидетельствует о том, что Цвейгу удалось внести свой, весьма значительный вклад в сложную и богатую художественными открытиями литературу XX века.
Книга известного австрийского писателя Стефана Цвейга (1881-1942) «Мария Стюарт» принадлежит к числу так называемых «романтизированных биографий» - жанру, пользовавшемуся большим распространением в тридцатые годы, когда создавалось это жизнеописание шотландской королевы, и не утратившему популярности в наши дни.Если ясное и очевидное само себя объясняет, то загадка будит творческую мысль. Вот почему исторические личности и события, окутанные дымкой загадочности, ждут все нового осмысления и поэтического истолкования. Классическим, коронным примером того неистощимого очарования загадки, какое исходит порой от исторической проблемы, должна по праву считаться жизненная трагедия Марии Стюарт (1542-1587).Пожалуй, ни об одной женщине в истории не создана такая богатая литература - драмы, романы, биографии, дискуссии.
Всемирно известный австрийский писатель Стефан Цвейг (1881–1942) является замечательным новеллистом. В своих новеллах он улавливал и запечатлевал некоторые важные особенности современной ему жизни, и прежде всего разобщенности людей, которые почти не знают душевной близости. С большим мастерством он показывает страдания, внутренние переживания и чувства своих героев, которые они прячут от окружающих, словно тайну. Но, изображая сумрачную, овеянную печалью картину современного ему мира, писатель не отвергает его, — он верит, что милосердие человека к человеку может восторжествовать и облагородить жизнь.
В новелле «Письмо незнакомки» Цвейг рассказывает о чистой и прекрасной женщине, всю жизнь преданно и самоотверженно любившей черствого себялюбца, который так и не понял, что он прошёл, как слепой, мимо великого чувства.Stefan Zweig. Brief einer Unbekannten. 1922.Перевод с немецкого Даниила Горфинкеля.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.