Легенда о Макаре - [6]

– Да вот, обсуждаем последние новости, – ответил за всех Семен.

– Радуетесь, что немец Москву не взял. Не долго осталось радоваться.

– Не видать им Москвы, как своих ушей! – не удержался Семен.

– Ну, ну! Не разводи пропаганду. Папаша твой большевик где-то прячется, но не долго осталось. А Москву возьмут. Германская машина еще себя покажет. Будет как с Минском и Киевом. Вышвырнем всех коммунистов за Урал, пусть сами поживут в Сибири, куда они всех работящих мужиков упекли. А с тобой, Семен, разберемся!

– Неужели непонятно, что, рано или поздно Гитлер проиграет войну, а предателей на телеграфных столбах будут вешать.

Староста побагровел.

– Раньше отца твоего, да и тебя в придачу повесим.

Мужики загалдели, перебивая друг друга.

– Чего ты к нему привязался?

– Газета то ваша, оккупационная об этом пишет…

– Сын за отца не отвечает.

– У коммунистов отвечает, да еще как! – свирепел староста.

– Так он беспартийный, оставь его в покое, Серафим. Все знают, что Семен политику Сталина не одобрял. Он не скрывал этого. Ты же его давно знаешь.

– И Василий мужик правильный. Никого в Сибирь не отправил.

Староста немного успокоился.

– Смотри у меня, язык не распускай! – Серафим нахлобучил папаху и покинул конюшню.

Семен был заметно обеспокоен и тоже скоро ушел.

Яков Васильевич еще вспомнил:

– Но самое главное в том, что когда пришли наши, староста повесился сам в тот же день. А я уверен, что мужики бы его не выдали. Кто-то должен был быть старостой. Серафим был не вредный. Больше пугал, но немцам не жаловался.

– А кто был полицаем, помните?

– Не помню. Ими органы занимались. Нас уже в селе не было. Когда в сентябре 43-го немца прогнали, меня в армию забрали. И всех моих одногодков. Тридцать четыре человека как раз подросли в селе. Вернулись только двое инвалидов, я и Василий Прущак. Половина полегла через месяц. Нас уже одели в форму и везли в учебный полк. А тут вышла осечка под Мелитополем. Нас сняли с эшелона и бросили в бой. Мы еще толком стрелять не умели. Я тогда отделался испугом, а Василия ранило в ногу. Кость раздробило. Так хромым и остался. День воевал и полгода в госпитале провел. Умер в прошлом году от инсульта.

– А почему вас не угнали в Германию?

– Немцы не брали женатых. Василий обручился в церкви с девушкой из соседнего села. Он до свадьбы видел ее один раз, когда сватали. Многие и я, в том числе, прятались в кукурузе и лесополосах целый месяц. Кукурузные поля были просто бескрайние. Немцы туда не совались, боялись парашютистов, а кукуруза была еще зеленая и не горела. Еду и воду нам оставляли в условном месте. Жили в норах прикрытых бурьяном. Август и сентябрь в наших местах в тот год были теплые и сухие. Кто не прятался, того увели.

«Результаты поездки так себе», – думал Михаил во время обратной дороги. Во всяком случае, он убедился, что кулаки братья Писаренко не фантазия склеротичной старушки, а реальность. И они были раскулачены, после чего поселились в Донбассе. Однако оставалась еще много вопросов. Был ли сын Мартына полицаем при немцах? Является ли Петр Мартынович Писаренков на самом деле Писаренко?

Музей мифов

Музеи всегда поражали воображение Михаила. Даже этот провинциальный. Переходя из зала в зал, он словно разворачивал рукопись истории ее Величества Природы и венца ее творчества, Человека. Зал окаменелостей, каменный век, оружие скифов, посуда Древней Греции, предметы быта южных славян в средние века, гражданская война и, наконец, история последней Отечественной войны.

Девушка, которая сопровождала Михаила, подвела его к стенду с документами периода оккупации города. Вырезки из оккупационных газет, объявления шефа городского гестапо Вульфа и руководителя криминальной службы при коменданте города Бердичевского, фотографии повешенных, брошенные немецкими солдатами, снимки замученных, выполненные сразу после освобождения, снимки городских и заводских руин.

Михаил тщательно осмотрел каждый экспонат, но ничего подходящего для его дела не нашел. Единственный документ, который мог оказаться полезным, был «Акт о зверствах и злодеяниях оккупантов в городе». Акт был составлен 15 сентября 1943 года на следующий день после освобождения. Акт подписали тридцать человек. Фамилия, имя, отчество и должность были указаны полностью. Оставалась надежда, что кто-то из этих людей до сих пор живет в городе, по крайней мере, среди них были люди молодые, представители городского комитета комсомола.

Музейная девушка, симпатичная брюнетка, пообещала дать копию документа на следующий день. Она явно не спешила избавиться от Михаила.

– Могу быть еще полезной Вам? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

– Конечно! Хотя это вопрос действительно на засыпку, но я рискну спросить. Кто-нибудь из подписавших акт еще живет в городе?

– Тут Вам и мне повезло. Вам, что такой человек есть, а мне, что могу Вам помочь. Двадцать пятый в списке Панавин Владислав Семенович. Он до сих пор работает в группе энтузиастов при нашем музее. Читает лекции, принимает в этом зале экскурсии школьников, и не только школьников.

Михаил нашел и прочитал двадцать пятую строку в списке под актом: исполняющий обязанности секретаря горкома ВЛКСМ Панавин Владислав Семенович.