Ледяная скорлупа - [53]

— Может, и зарастет. А без нас зарастет обязательно. Точнее, останется заросшей. А с нами есть шанс. Принимай! Кажется, еще табличка. Точно. Пожалуй, хватит — пусть будет последней, а то на каждую по пять погодей уходит. Сейчас расчищу. Вот, монтажникэлектрик: «Я видел внешнее пространство. Оно потрясло меня. Больше я не увижу его своими глазами — только в записи и на фотографиях. И мне не по себе. Я боюсь, что теперь без него станет душно и тоскливо. И всё же я ни о чем не жалею. Потомок, надеюсь, ты поймешь меня!»

— Явно меланхолик, причем молодой. Ну что, поймем молодого электрика?

— Поймем, поймем. Наверное, хороший был парень, подумаешь, глупость написал.

— Я думаю, плохие здесь не задерживались. Кстати, мы еще не видели внешнего пространства своими глазами — вдруг и нас потом будет корежить?

— Поселимся снаружи в барокамере и будем смотреть не отрываясь. Ладно, хватит трепаться, принимай!

Так продолжалось из смены в смену: полсрока, срок, лёд становился тяжелей, но подтягивались новые волонтеры, собирались новые деньги, появлялась новая техника, проходка шла с прежней скоростью — срок, полтора срока… И неожиданно появился свет.

Все знали про него, но всё равно — неожиданно.

Верхний проходчик, перепутав тумблер, выключил все освещение барокапсулы. Он даже не сразу понял, что произошло — освещение выключилось, но он по-прежнему видел манипулятор, видел стену скважины. Когда глаза привыкли, проходчик осознал, что отовсюду сочится синеватый свет. Сначала показалось, что это слабое сияние похоже на свет большого города, когда проплываешь над ним выше двухсотого горизонта. Но нет, какой же это город, если свет идет равномерно отовсюду? Верхний проходчик тут же вызвал напарника и сообщил новость. Оба застыли в безмолвии.

Без малого пять колен никто не видел этого чудесного света. Он существовал в письменных свидетельствах, в мемуарах, в невнятных видеозаписях, но уже потускнел за сто шестьдесят сроков сумеречной вялой истории.

На верхней базе в честь праздника первого света был объявлен выходной. В барогостиницу, что на льду между водой и метаном, подтянулся народ снизу, привезли прожектора, хлопушки, напитки, устроили гонки на барокапсулах в ослепительной иллюминации и канонаде. Развеялись от души, стряхнув с себя однообразие полутора сроков монотонной работы. Это был первый, но не последний праздник. Однако прежде пришлось преодолеть шлюзы.

Слава Ензидрину и спасибо Барбан Драгу, шлюзы были сделаны не по принципу лепестковой диафрагмы, как это первоначально проектировалось, а проще — в виде обычных округлых дверей на петлях. Они открывались вниз, в сторону высокого давления метана, который при всех открытых шлюзах вырвался бы в пространство грандиозным фонтаном. И всё же была одна деталь, ставшая в данных обстоятельствах прискорбной ошибкой (но кто же рассчитывал на такие обстоятельства?) — ребра жесткости на верхней стороне дверей. Первые двери открылись довольно легко — там, между шлюзами, стены были стальными и не было намерзшего льда.

Зато на внешних шлюзах сверху двери заросли прочным льдом, намертво вцепившимся в ребра жесткости. Пришлось сверлить двери и закачивать в отверстия горячий метан.

В конце концов двери заработали, лёд за внешним шлюзом был расчищен, налажены лифты и начался единственный в истории праздник Дурдазбин, долгожданный праздник, названный в честь Дурдам Збиня. Один за другим волонтеры поднимались в транспортной камере на поверхность, их восклицания при первом взгляде во внешнее пространство хоть и не транслировались в мир, но аккуратно записывались для истории. Чего только там не прозвучало! Потом все вместе прослушивали записи в холле нижней гостиницы — зал то и дело дрожал от низкого утробного хорового рыка, означавшего в переводе на человеческие реакции безудержный хохот.

Чтобы увезти основную массу волонтеров-проходчиков, хватило пяти пассажирских кораблей. Остались верхняя, средняя и нижняя вахты. Среди отплывавших уже определились три следующие смены. Работа сделана, скважина прочищена, жизнеобеспечение работает, верхняя станция заселена тремя вахтенными, дальнозоры восстановлены, дело великих предков возрождено и продолжено.

Как встречали волонтеров? Да как всегда — кто-то с восторгом, кто-то — с брюзжанием. Последнее наводнило Сеть, которая по самой своей идее приспособлена для того, чтобы в ней брюзжать.

— Им нужна только слава, на всё остальное им плевать.

— Они убили тайну внешнего пространства!

— Думаете, они прямо так бескорыстно работали? Сколько они там миллионов напопрошайничали? Думаете, все миллионы на оборудование пошли? Как бы не так!

— Они создают опасную иллюзию нашего могущества.

— Волонтеры не заслуживают и десятой доли своей славы! Подумаешь, прочистили дырку в никуда. И что дальше с ней делать?

— Никакую скважину они не прочищали. Это всё сказки и съемки в павильоне.

Что ж, брюзжание — более чем естественная реакция многих разумных существ на чужие громкие дела. Как быть, если ты обойден не то что славой, а вниманием?! Если чувствуешь, что никому, к ялдабродам, не нужен?! Если ощущаешь, что главное в жизни прошло мимо тебя? А тут есть Сеть, куда так просто излить свою горечь, цапнув легонько кого-то удачливого. И ведь становится легче! Особенно если кто-то присоединится и поддержит. Неужели не пробовали?