Ледоход - [2]

— Ты?

— Ну, как — поймал… Шел по берегу, а тут мужик на лодке причаливает. Я ему говорю: «Как улов?» А он так подобрался весь, говорит: «Ничего, спасибо…» А потом вытащил из лодки несколько стерлядок, сунул в пакет и мне протягивает. «На, — говорит, — угостись». Ну, я и взял. А потом уже подумал: может он меня принял за инспектора рыбнадзора? Откупиться пытался.

Мы с Серегой посмеялись, а потом Серега сказал:

— Нет, ну это не рыбалка, это недоразумение какое-то. Настоящую рыбалку разве такое заменит? В настоящей рыбалке ведь главное — не пойманная рыба. Если бы рыба была главное — я бы рыбачить ходил в магазин «Дары моря». В рыбалке главное что? Река. Ветер в камышах. Рябь на воде. Свежий воздух. Потом этот, с ухой, как его — котелок. Стрекозы летают, птицы там всякие.

— Да, — поддержал его я. — Если нет свежего воздуха, то это не рыбалка. Это как альпинизм без гор.

— Нет, ну бывает промышленный альпинизм, — сказал Серега. — Ты вот можешь забраться на девятиэтажный дом по тросу?

— Нет, — признался я.

— А ты, Петрушкин, покорил хотя бы одну девятиэтажку?

Петрушкин помотал головой с торчащим из нее огурцом.

— Вот, — заключил Серега. — А кто-то покорил, и не одну.

— А жашем? — спросил Петрушкин.

— Как зачем? А в чем, по-твоему, романтика?

— Залезть на девятиэтажку по тросу? Это романтика?

— Конечно! — убежденно сказал Серега.

— Ладно, — сказал Петрушкин. — Я не имею причин не верить тебе на слово. Но в таком случае скажи, когда ты сам проделывал это в последний раз?

— Никогда, — сознался Серега. — Но я знаю, что это одна из тех вещей, которые я упускаю в жизни. И я бы обязательно попробовал, если бы представилась возможность.

— А знаете, что еще мы упускаем в жизни? — спросил я.

— Охоту на бизонов в прериях Северной Америки? — спросил Серега.

— Вечерний выпуск новостей, — предположил Петрушкин.

— И это тоже, — согласился я. — Но я имел в виду другое. Вот мы тут сидим и пьем, да?

— И то верно, — сказал Серега и начал разливать водку по стаканам.

— А за окном в это время угасает прошедший день.

— Справедливо, — подтвердил Петрушкин.

— За прошедший день, — поднял стакан Серега.

— Да подожди ты, — отмахнулся я от него. — Тебе лишь бы пить. Ты посмотри лучше, какие краски на небе. Посмотри, как красиво ложится на облака последний предзакатный луч солнца.

— Предлагаю переместиться на балкон, — сказал Петрушкин. — Оттуда видно лучше.

— Согласен, — кивнул я.

— Стаканы берем с собой, — сказал Серега.

Мы вышли на балкон.

У Петрушкина отличный вид с балкона — видно далеко-далеко вокруг, до самой реки, и даже немножко можно различить одноэтажные домики на той стороне. А за рекой садится солнце, красное, уже наполовину скрывшееся за поросшим лесом холмом. И какие-то птицы носятся над рекой — не понять, то ли стрижи, то ли еще кто-то. Серега закурил и уселся на единственную табуретку.

— А хорошо, — сказал он.

— Река, что ли, пошла? — вдруг спросил Петрушкин.

Мы пригляделись.

— Точно, пошла река, — сказал Серега. — Петрушкин, у тебя бинокль есть?

— Нету у меня бинокля, — сказал Петрушкин. — На кой черт тебе бинокль, и так ведь видно, что река пошла! Ну, здорово!

— Это точно, — подтвердил я. — А ведь знаете, мы, конечно, много чего в жизни пропускаем, верно? Но вот ледоход не пропустили.

— Ага, — согласились Серега с Петрушкиным.

— И закат.

— Закат замечательный, — сказал Петрушкин. — Это я хорошо придумал выйти на балкон.

— Прекрасная мысль, — кивнул Серега.

— А еще знаете, что мы сегодня не пропустили? — спросил я. — Самое, наверное, главное.

— Что?

— Да все вот это. Встречу. Посидели, поговорили. Хорошо же?

— Хорошо, — согласился Петрушкин.

— А знаешь, ты ведь прав, — сказал Серега. — Кто знает, может нам никогда не удастся взобраться по тросу на девятиэтажку. Или там поохотиться на бизонов.

— Или посмотреть новости, — вставил Петрушкин.

— И черт с ними, — сказал Серега. — Но надо хотя бы не упускать вот такие вот моменты, да?

Мы согласились. Если уж Серега прав, то он прав.

— Ну вот и давайте выпьем за это, — Серега вернул мысль в привычную колею.

Мы выпили и стали смотреть на закат, на небо, которое было ярко-красным над лесистым холмом, за которым скрывается солнце, и иссиня-розовым вокруг, а еще выше — совсем темно-синим. А под этим небом, вдалеке, носились птицы над рекой, а по реке плыли большие льдины и мелкое ледяное крошево.

— А знаете, — сказал Серега. — Я ей немного завидую.

— Кому? — не понял Петрушкин.

— Реке. Вот смотри, она сидела-сидела всю зиму… И вдруг раз — стряхнула с себя вот эту всю зимнюю спячку и рванула. К океану рванула. Но это мы с тобой знаем, что к океану, а она-то не знает. Она просто поднялась и пошла. Неизвестно куда. Куда кривая выведет. Я ей завидую. Понимаешь? У нее впереди — тыща километров неизвестности.

Мы понимающе кивнули и помолчали.

— Вот как надо жить, — сказал Серега. — Вот так и надо. Встал — и пошел. Навстречу неизвестно чему. Каждый день новый поворот, и не знаешь, куда придешь. И на закат почаще смотреть.

— И на восход, — добавил Петрушкин.

— Да, и на восход, — согласился Серега, заглянул в свой стакан и обнаружил, что он пуст. — Пойдемте, выпьем за это.