Мы вернулись в комнату и выпили.
Когда мы с Серегой уходили от Петрушкина, закат давно угас и на улицах уже горели фонари. Серега сказал мне:
— Вот понимаешь, Леха… Хочется сделать что-то такое. Что-то внезапное.
— До дома дотерпишь?
— Тьфу на тебя. Я не о том. Ты понимаешь, что-то вот такое наросло в душе… Хочется свершений. Хочется действовать. Жить полной жизнью. Дышать свободно. А на деле — утром идешь на работу, перебираешь там бумажки, вечером идешь домой, покупаешь кефир и хлеб, поужинал — и спать. И все. Понимаешь, Леха? И так — всю жизнь. Понимаешь?
— Да у меня такая же история.
— Ну и вот. Знаешь, что нам нужно?
— Что?
— Ледоход, Леша. Ле-до-ход.
— В смысле?
— В смысле, в нашей жизни. Нужно пробудиться от этой спячки. Нужно жить как-то. Нужно идти куда-то. Понимаешь? Мы же закованы льдами, Леша. Мы никуда не идем. Вот здесь, — Серега ударил себя кулаком в грудь. — Вот здесь все во льдах.
— Понимаю.
Мы остановились на перекрестке.
— Слушай, может это… На следующей неделе на рыбалку махнем?
— Рыбалку? А знаешь, можно. Надо сапоги найти…
— И Петрушкина возьмем. Должен же он узнать, как на самом деле ловят рыбу.
— Точно. Ну, ладно, созвонимся.
— Давай, удачи…
И мы разошлись по домам — он направо, а я налево.
